За что?

Когда я был евреем в России, я, как и многие мои товарищи по пятой графе, безуспешно пытался понять: за что нас не любят? Конечно, приятнее было бы, будучи неевреем, думать, за что не любят «их». Но я, повторяю, был евреем, и выбора у меня не было.

Мы, евреи, можем многое. Мы можем основать христианство и заварить Великую Октябрьскую, создать теорию относительности и произвести династию Райкиных, придумать «Доктор Живаго» и сочинить «Капитал»… Однако все это не приносит нам ничего, кроме дурной славы и периодических побоев разной степени тяжести. В России, когда я был там евреем, это называлось «искать приключений на собственную задницу». И при этом мы очень хотим, чтобы нас за это любили. Мы можем многое – но понять, чем мы так немилы миллионам, которые всего этого не делают, у нас не получается.

Поистине, евреи – удивительный народ. Ведь не любят нас именно за то, что мы не понимаем, за что нас не любят. Ведь миллионы нетерпеливо ждут, когда наконец мы поймем, чтобы сразу же нас полюбить и растворить в себе. Ведь они тоже могут все, что можем мы, — просто не хотят. Они скромны – нам же вечно больше всех надо: основывать и создавать, придумывать и сочинять. Они контактны и щедры – мы же вечно что-то считаем: то время, то деньги, то – что пить вредно. Они рассеянны и благородны: рожают на ходу, тут же забывая о своем отцовстве – мы же все это подбираем и выдаем за свое. Они великодушны: вечно кого-то спасают – мы же сами постоянно вынимаемся, изрядно потрепанные, из чужих драк. Мы не мостим и не фрезеруем, не выращиваем и не доим (а если и доим, так только своих ближних). Я на всю жизнь запомнил слова одного моего знакомого: «Боря, ты все время стараешься быть хорошим. Брось, тебе все равно никто не поверит. Здесь хорошие – только они. Мы – притворяемся»… И, чтобы далее не участвовать в чужих драках, я переехал в Израиль.

И тут я увидел, что еврей, переезжая в Израиль, становится как бы уже неевреем: он строит дороги и обрабатывает металлы, выращивает огурцы и доит коров… И теперь я искренне надеюсь, что мы сможем, наконец, быть скромными и контактными, щедрыми и рассеянными, благородными и великодушными – ведь некому, кроме нас!