Виток спирали

Забавно. У автобусной остановки замшелого ближневосточного городка растут те же, что и на подоконнике за 3000 километров: суккуленты, шефлера и герань. Здесь они бройлерные, в виде деревьев, а мои — нежные, выпестованные, маленькие кустики в одинаковых керамических горшочках.

Чуть больше года назад я привезла отростки в багаже, из дома в котором жила последние тридцать лет.

Конечно, в городе у заснеженных гор можно было и купить комнатные растения, но мое невинное хобби — отщипывать понравившиеся листья и выращивать из них растения с историей. Вот суккулент — он с кафедры института, а шефлера  — Юлькина. Мы познакомились на первом курсе, в университетской лабораторной. Неравная борьба с задачами по теоретической механике сблизила нас на долгие годы. Дружили почти вечность: досыпали на парах, ходили замуж, разводились, растили и женили детей. Сейчас не  разговариваем, у нас все не так однозначно. Я скучаю.

Из цветущих — только герань. Неприхотливая, слишком розовая, с едким запахом. Мамина. Ей, химику, герань пахла фитонцидами, а мне — клопами. Мама умерла за несколько месяцев до нашего отъезда.

Ныне действующий муж считает мое хобби  очередной придурью. Он цыкает языком и демонстративно закатывает глаза, когда я осматриваю подоконники в общественных местах в поиске новых флористических находок.  Однако, в мое отсутствие, исправно поливает растения и, нещадно коверкая названия, шлет отчеты о своём трудовом подвиге и состоянии зелёной коллекции.

Вроде мой автобус. До мегаполиса — час пятьдесят.

Столько же шкандыбал автобус-вонючка из городка моего детства до Первопрестольной.

И дорога похожа, сплошь сельскохозяйственные угодья. Только вместо картошки, свеклы и капусты — банановые плантации и мандариновые сады.

В школе я обожала уроки истории и энергичную, громкоголосую брюнетку, Татьяну Владимировну, которая их вела.

Она аргументировала, зачем надо учить ее предмет: в истории цивилизации события регулярно повторяются, но не точь-в-точь, а будто по спирали, видоизменяясь по времени и месту, но сохраняя суть.

В кино это называется ремейк. Не скажу за всю цивилизацию, но моя жизнь сейчас и правда похожа на ремейк.

От краткого содержания предыдущих серий и схожести сюжетов между лопатками становится холодно и липко. 

***

Вокзал. Моя прабабка с выжившими пятью, из двенадцати детей, ждет поезда, чтоб уехать в хлебные края. Мимо комиссар в кожаной тужурке:

– Тетка, ты куда с такой оравой?

– Не знаю, лишь бы прокормить…

– Едем со мной, будешь в детском доме работать, и твоих не  обидим.

Уехали, выжили. Четыре девочки и один мальчик. Мальчика, когда вырастет, расстреляют. 

Где-то неподалеку, в станице, название которой сейчас во всех новостях, жил другой прадед — Семён. Лучший столяр в округе, дом саманный, одно плохо: детей у них с женой Сашей все не рождалось. Но и тут повезло, соседка, кривоглазая бабка, научила:

– Ты, говорит, Саша, носи, не снимая, мужнины подштанники, и понесешь. Так и вышло. Каждый год — по хлопцу, три сына. Через десять лет, когда грянула великая октябрьская, хату экспроприировали под колхозное правление, но ничего, главное живы все. Прошло еще десять лет и среднего, будущего моего деда Ивана, советская власть особо отметила и командировала в ленинградский политех, учиться на энергетика. Он и поехал вместе с молодой женой Анечкой, одной из тех девочек с вокзала, что в хлебные края собирались. Хорошо жилось в большом, красивом городе: дочки родились, комнату дали, обои поклеили, круглый стол купили, скатерть и абажур. Жаль только, что среди друзей семьи, что за тем столом собирались, оказалось много людей подозрительных: шпионов, предателей и врагов народа. Вопросики возникли. Но успели, уехали, выжили. Спрятались в маленький закрытый городок на берегу холодной судоходной реки. После войны отец семейства — Иван, стал много пить и рано умер.

Вернемся, ненадолго, в предыдущие декорации. Почти там же и почти тогда же, где столяр Семён строил саманную хату, а его жена носила мужские подштанники, с давних пор проходила черта оседлости. Жизнь в местечке иногда разнообразили поджоги, иногда — погромы, но, в целом было уютно. 

Моня и Соня считались удачной парой.

Соня слыла роковой красоткой и прожила в этом убеждении всю жизнь. 

Когда мы с ней виделись последний раз, ей было семьдесят три, она густо красила губы морковной помадой и смолила забористую «Шипку» без фильтра.

Почему мои будущие дед с беременной бабкой и годовалым младенцем на руках спешно собрались на Русский Север — не знаю, спросить не у кого. Но, спустя три месяца, на берегу холодной судоходной реки родился отец, а еще через несколько месяцев жителей маленького старинного городка на границе с Польшей согнали в гетто и расстреляли.

Везунчик-Моня, попав на новом месте в северные лагеря, вернулся обратно живым и даже относительно здоровым.

С Соней жизнь складывалась и к двум рыжеволосым сыновьям добавилась зеленоглазая девочка, моя юркая, озорная тетка. 

Хорошо жилось на берегу холодной судоходной реки. Дети выросли, поженились и поехали, как положено, по распределению и велению коммунистической партии строить светлое будущее. Социализм до конца построить не удалось,  но, помотавшись по бескрайним просторам одной шестой части суши, свое светлое настоящее родители прекрасно построили. И тоже на высоком берегу большой реки, среди березок, в академгородке. Собирали землянику, развивали науку, растили дочерей. 

Дочери выросли, сели на рейсовый автобус и вдоль полей с капустой, свеклой и картошкой отправились в самый красивый город с рубиновыми звездами и большими перспективами. По выходным навещали родителей, ходили купаться, варили земляничное варенье. Когда отца не стало — дочки забрали маму к себе. 

Вырастили дочки в большом, красивом городе своих детей. Старшая — девочку. А младшая — мальчиков. Мальчики получились что надо. Красивые, умные, образованные. Но не без изъяна: возраст у мальчиков — самый аппетитный для рубиновых звезд. А звезды, кажется, опять проголодались. 

Права была учительница истории, Татьяна Владимировна — мы на очередном витке спирали. Так что с  одной стороны — они, рубиновые, с другой — саманный дом и местечко.

Ну, да, точно, мой автобус. Через час пятьдесят буду в красивом, неосознаваемо древнем городе. Здесь теперь живут мои сыновья.

Отщипну лист герани, посажу у них. Пусть дышат фитонцидами.

 Надеюсь, муж не забудет полить шефлеру и суккуленты.