Моя репатриация. Смех сквозь слезы

Наверно не возникло бы мысли о репатриации, если бы не муж. Есть такая категория мужчин — упрямых, решительных, которые если что-то задумали, то никакими силами их не остановить. Мой Сашка из таких. К тому же он уже был израильтянином, а я и дочь — ещё нет. 

# Поход за визой, или, Как мы покоряли Москву

Решили не рисковать и поехали за визой для меня и дочери. Понимаете, всю иронию? «Не рисковать» — это про нас, решивших в одночасье всё бросить и уехать в неизвестность. Но логика у будущих репатриантов особенная.

Денег ноль. Поехали в Москву. Так начинаются все великие истории переезда, не правда ли? Было бы слишком просто, если бы мы просто сели в поезд, приехали и получили штамп в паспорт. Нет, судьба решила проверить серьёзность наших намерений.

По дороге из-за торможения проезда пролился кофе на голубые джинсы мужа. Переодеться не во что. Между ног всё жёлтое, и вот так по всей Москве. Сашка пытался сохранить достоинство, но вид мужчины с огромным жёлтым пятном в стратегически важной области вызывал у прохожих смесь удивления и сочувствия. «Смотри, — шептал он мне, — они думают, что я не дошёл до туалета». А я давилась смехом и одновременно вытирала слёзы — от смеха и от осознания всей абсурдности ситуации.

Пока ждали визу, гуляли между Малой и Большой Ордынкой от туалета до туалета из-за животика дочки. Туристический маршрут, которого нет ни в одном путеводителе! Двухлетний ребенок с расстройством желудка в чужом городе — это квест высшего уровня сложности. К вечеру первого дня мы с мужем знали расположение каждого унитаза в радиусе двух километров от посольства. «Не переживай, солнышко, — шептала я дочке, гладя её по голове, — скоро станет легче». И не знала тогда, солгала я или нет.

# Ожидание визы, или Тест на прочность

Дочурка два года. Проблемы с животиком только усиливались. Дождь и ветер. Вот вам формула идеального ожидания визы. Ребёнок, который только научился говорить «нет» и применяет это слово ко всему, от каши до предложения сесть на горшок. Колики, которые начинаются строго в момент, когда вы максимально далеко от очередного найденного туалета. И, конечно, погода, как будто сговорившаяся с небесной канцелярией.

— Да что же это такое! — восклицал Сашка, пытаясь укрыть нас троих под одним зонтом, который норовил вывернуться наизнанку при каждом порыве ветра.

— Это знак! — отвечала я, пытаясь удержать дочь, которая решила, что лужи созданы исключительно для купания.

— Какой ещё знак?

— Что Израиль — страна с теплым климатом!

Смеялись сквозь слёзы, потому что иначе просто не выжить.

# Обратно в Питер, или Герои нашего времени

Обратно в Питер из Москвы, виза получена, как герои, но страшно, как примет Израиль. Помню, как мы сидели в поезде, смотрели на заветный штамп в паспорте и тихо паниковали. Каждый по-своему.

— Как думаешь, мы правильно делаем? — спрашивала я, вглядываясь в темноту за окном.

— Нет, — честно отвечал Сашка. — Но неправильно было бы не попробовать.

И в этом весь он — мой муж, который боится, но всё равно делает. А я — которая делает, но всё равно боится.

# Купили билеты на самолёт, или Начало конца

Купили билеты на самолёт через Москву. Ещё одно путешествие в столицу, как будто судьба говорила: «Ну что, не передумали ещё?» Нет, не передумали, хотя поводов было достаточно.

Перелёт из Питера в Москву. Самолёт как Лего. Всё дребезжит. Знаете, есть такие самолёты, при виде которых сразу хочется обновить завещание? Вот это был именно такой. Маленький, трясущийся, с сиденьями, которые, кажется, прикручены на честном слове.

Сашка муж сидел через проход. И вдруг вижу, когда он пристёгивается, кресло отходит. Глаза как блюдца у обоих. Мысленно прощаюсь с жизнью, вспоминаю все грехи и думаю, что не так уж много успела сделать за свои годы. А муж пытается сделать вид, что всё в порядке, хотя его кресло буквально живёт своей жизнью.

Вроде взлетели. И вдруг вижу, сзади Саши мужик сидит и молится. Я Сашку за рукав. Мол, что это он делает. Сашка бледнеет и говорит: «Всё ок, не переживай. Просто молится».

Это я непуганая. А он-то знаком с терактами. Только потом рассказал, что ему было страшно. Сзади сидел араб с Кораном, и Сашка весь полёт — 40 минут — сидел и думал о том, что тот сейчас вскочит и скажет: «Аллах Акбар» и погаснет свет.

А я смотрела на мужа, на его спокойное лицо, и думала: «Какой же ты у меня сильный». И только потом узнала, что он умирал от страха, но не хотел меня пугать. Вот оно — мужество: не отсутствие страха, а умение действовать, несмотря на него.

# Москва – Тель-Авив, или Приключения на таможне

В Москве у нас было четыре часа до следующего рейса. Четыре часа, которые запомнятся нам на всю жизнь, и совсем не романтикой путешествий.

Я, конечно же, умудрилась на таможне оставить сумочку. А там — все деньги, документы, надежды и мечты. Ну как я могла? Очень просто: отвлеклась на дочь, развернулась и пошла. Мозг будущего репатрианта работает избирательно — только самое необходимое. Сумочка с деньгами в список не вошла.

Вдруг по громкой связи объявление: меня вызывают на пункт досмотра. Сердце в пятки — неужели передумали пускать? А нет, просто сумочку нашли. Товарищ, который отдавал сумку, начал тихонько ныть:

— У меня семья, понимаете… Надо бы делиться…

Было неприятно, но пришлось отдать часть кровных. Такса за рассеянность в международном аэропорту.

Но на этом таможенные приключения не закончились. Мы везли с собой картину — семейную реликвию, на которую специально получали разрешение. Все проверки прошли, всё вроде ок.

И вдруг опять по громкой связи — но теперь вызывают мужа. Переглянулись: думали, из-за картины. Неужели что-то не так с документами?

Но нет. Приперли наш чемодан. Сбежались все сотрудники аэропорта смотреть — думали, мы контрабандисты века.

Оказалось, их заинтересовала ваза. Думали, реликвия, музейный экспонат, национальное достояние. Ржал весь аэропорт, когда на донышке вазы нашли штамп: «Цена 3 рубля 25 копеек».

А я ведь так уговаривала выбросить её перед отлётом! Я Сашке долго припоминала:

— Если бы настояла, мы бы не стали посмешищем всей московской таможни.

— Зато есть что вспомнить, — парировал он.

И мы смотрели, как наша дочь бегает по пустому залу ожидания и смеётся, не понимая всего масштаба перемен в нашей жизни — и иронии ситуации.

— Она адаптируется быстрее нас, — сказал Сашка, глядя на ребёнка.

— Дети вообще лучше приспосабливаются, — ответила я. — Может, нам стоит поучиться у неё?

И мы улыбнулись друг другу — уставшие, напуганные, но решительные. Мы ещё не знали, что нас ждёт в Израиле. Не знали, что будет трудно, временами невыносимо. Что будут моменты, когда захочется всё бросить и вернуться. Что будут ночи, когда мы будем лежать без сна и думать: «Что мы наделали?»

Но мы знали одно: мы вместе. И пока мы вместе, мы справимся с чем угодно. Даже с репатриацией. Даже с новой жизнью в чужой стране.

# Эпилог

Сейчас, когда я вспоминаю нашу репатриацию, я смеюсь. Смеюсь над нашими страхами, над нелепыми ситуациями, в которые мы попадали, над собственной наивностью. И иногда улыбаюсь — от благодарности судьбе, которая дала нам смелость всё изменить.

Репатриация — это как рождение заново. Больно, страшно, но когда всё позади, понимаешь, что оно того стоило. И если бы меня спросили, повторила бы я этот путь, я бы ответила: «Без сомнения». Потому что иногда нужно пройти через смех сквозь слёзы, чтобы найти свой дом. Свой настоящий дом.