Папин зверь

Папин зверь Проснулся ночью. За окном ходили огни. Два луча пробегали по подушке, точно искали кого-то. Меня? Я ойкнул, скатился на пол и полез под кровать.  Я так всегда делаю. Там живет мой темный зверь, он меня в обиду не даст. Это мне папа рассказал. Еще когда с нами жил. Что под каждой кроватью живет темный зверь. Уютный, теплый, не страшный. У каждого человека свой. Он там, чтобы человека защищать. С рождения и до самой смерти. Он для своего  человека не страшный, а для других  очень даже. Если ко мне кто полезет, зверь раскроет пасть широко-широко и проглотит, заберет в  свою тьму.  С тех пор, как мне это папа сказал, я не боюсь спать один. А раньше боялся, и плакал, и просил не выключать свет. Раньше я маленький был. Лучи пошарили и ушли. Мотор рыкнул, шаркнули шины. Машина уехала. Я вылез из-под кровати, надел тапки и пошел смотреть на часы. Маленькая стрелка  далеко  отползла от пяти. Значит, скоро  мама придет. Моя мама ночью работает. Днем она не может работать, потому что у нее я. Она днем со мной сидит. Кормит, играет, водит гулять. Укладывает в тихий час и сама ложится рядом. Бывает, даже засыпает раньше меня. Я тогда ее тихонько глажу по щеке, обвожу кончиком пальца нос, брови, ресницы трогаю  — они щекотятся. Прикладываю ладонь к губам – играю в будто мама меня целует.  Мама не просыпается. Иногда только морщится, чихает и отворачивается от меня.  Не страшно. Я маму и со спины люблю. Прижмусь животом и лежу тихо-тихо. Днем мама занята, а ночью свободна. Ночью  дети спят, а мамы  делают, что захочут. Например, идут на работу. Когда мамы нет, я иногда сплю, иногда просыпаюсь. Иногда кино с планшета смотрю. Иногда лезу на подоконник и гляжу вниз. Так можно  сидеть,  решетка на окне крепкая. Никто к нам через нее не залезет. Один раз ко мне  геккон залез. По стене, от самой земли. Лез, лез  и прилез. Я проснулся, а он под потолком сидит и на меня  смотрит. Серый такой, как стенка. Он на меня смотрел, а я на него. Долго-долго смотрели.  Потом я заснул, а когда проснулся геккона не было.  Я маме рассказал, но она сказала, что, наверное, он мне приснился. Но он не приснился. Он еще несколько раз приходил, я видел его, когда засыпал. Каждый раз сидел в том же месте под потолком. А утром посмотришь –  там нет никого. Одни трещины да  разводы. Это  у нас потому что последний этаж, и крыша в дождь подтекает. Не протекает, мама говорит, а так, подтекает. Немножечко. Получаются красивые разводы.  Утром мама спрашивает: «Ты что хочешь на завтрак? Хумус? Бейца каша?» Молоко я не люблю, поэтому  пью сок, а мама, если с работы, пьет кофе, чтобы  проснуться. Много-много пьет кофе, и все равно зевает, сколько б ни выпила.  После завтрака мы  гуляем. Гулять лучше утром, пока не  жарко. Я бегу вперед быстро-быстро. Бегу и вижу:  рабочие в комбинезонах! Стричь будут! У них такая  машинка, она жутко громко рычит и все-все стрижет: деревья, траву, кусты. — Сабах-аль хер! —  говорит мне один рабочий.  – Сабах аль нур! — отвечаю я, и только хочу  спросить, что сегодня  они будут стричь, как  подходит мама. Сразу — цоп — меня за руку! — Сколько тебе говорить, ни с кем не разговаривай!  Вот что он тебе сказал? Ты разве знаешь? Вдруг обругал как-нибудь? Я молчу.  Ничего не обругал. Сказал «с добрым утром». Но мама спросит: откуда я  знаю? А я сам не знаю, откуда. Знаю и все. И  мама скажет,  чтоб не придумывал глупости.  Когда мы приходим на площадку, там  уже всегда кто-то есть. Чаще всего  это Соня,  и я тогда иду с ней играть, а мама остается  с Сониной бабушкой. Сонина бабушка раньше была учительницей.  Я ни слова не понимаю, об чем они говорят. У них слова какие-то длинные: культурное наследие, потеря идентификации,  билингвизм.  Я люблю понятные слова. Ветер, гешем, хлеб, молоко… Нет, молоко не люблю!  Еще я люблю качели. Качели можно даже без слов. Сегодня Сони нет. На качелях незнакомая девочка. Я подхожу, она улыбается. Говорит: — Роце беяхад? Конечно, хочу!  Мы прекрасно поместимся вдвоем! Так даже веселее. — Можно я пойду покачаюсь?   — Куда? Видишь, там девочка. Подожди, она покачается и уступит тебе. — А она сказала, чтоб вместе!  —  Как  сказала? Она же не говорит по-русски! Опять выдумываешь.  Я иду с мамой. Девочка с качелей строит мне рожи и показывает язык. Мы садимся в траву, и мама читает сказку. Хорошо читает, с выражением, громко. Так громко, что даже сама просыпается. Мне нравится, как она читает. И девочке на качелях нравится. Она даже начала качаться в такт. «Говорит ему: «Послушай!  Побегай в дозор, Ванюша! Я куплю тебе лубков Дам гороху и бобов!»  Немножечко похоже на песню. Такую, под которую можно прыгать. — Ну, вот что ты вскочил! Устал? Не интересно? Может быть, ты не понимаешь?  — Понимаю. Папа сказал: убегай, Ванюша! Уходи!  — Почему?! — Он воняет! Вонюша! Ему папа  говорит: «Убегай! Позор! Пойди вымойся» — И все ты выдумываешь! Не понимаешь – спроси. Мама вытягивается на траве. Книжка падает у нее из рук. Я залезаю к девочке на качели. Девочку зовут Рути, она сегодня не пошла в сад. Обычно она ходит в сад. На обратном пути я спрашиваю у мамы, почему я не хожу в сад. — Но ведь там все детки говорят на иврите, ты их не поймешь.  — Почему «не пойму»? Я все понимаю! Каждое слово!  — Выдумщик ты! – мама целует меня в макушку. – Скоро пойдешь. На следующий год. — Почему на следующий? — Потому, что тогда уже обязательно! Начнешь там учить иврит, и забудешь русский. — Почему? — Потому, что все забывают. И ты бы, если б в садик ходил, давно бы забыл. Я  тебе: «Пойдем гулять!» А ты  в ответ: «Ма?» Я тебе: «Иди кушать!» А ты опять: «Ма?» Потом ты мне чего-нибудь скажешь,  чего я не пойму. Так и будем разговаривать. Мне делается страшно. Как так не пойму? Как забуду?  Я прижимаюсь к маме. Вдавливаюсь лицом ей в живот. Говорю, что не забуду  словечка!  Никогданикогда! Живот поглощает звуки, и маме слышно одно  бу-бу-бу. Она поднимает меня, вытирает слезы: «Ну что ты,  что ты! Перестань! Все будет хорошо! Наверное, ты устал» Мы приходим домой, и я почти ничего не ем,  и все думаю: как же я забуду слова?  И я слышу песенку из окна: «ха ялда хахи яфа бган еш ла эйнаим хахи яфот бган» И думаю, что это про Рути. Наверняка она самая красивая у себя в саду.   Ночью по подушке опять начинают ползать световые полосы. Я встаю, лезу под кровать где мой темный зверь. Зверь обнимает меня, шепчет  всякие ласковые слова на своем языке. Не знаю, на каком. На каком-то.