От «Холеры» с любовью

Посвящается всем детям-репатриантам, пережившим травлю в своем новом окружении.

 

   «Иди отсюда, русская! Не хотим с тобой играть!», крикнула я Лере, которая вновь приблизилась поглядеть, как я, Шани и Зива прыгаем через резинку.

   «Но я тоже умею прыгать в резинке», покорно отвечает она на ржавом иврите с тяжелым ихним акцентом.

   «Иди, иди, вонючка! Возвращайся в Россию!», перехватывает эстафету Зива, и мы втроем запеваем: «Лера-холера, Лера-холера»…

     Ох, нет на нее никаких сил! Только Бог знает, насколько эта новая репатриантка раздражает! Она просто возмущает нас своей неподходящей, слишком модной одеждой, своими светлыми косичками, за которые Коби и Хези ее дергают, а она не реагирует, своими аккуратными тетрадями в цветных обложках, которые мы иногда ей прячем или разукрашиваем, а она не жалуется, не плачет, а лишь тихо просит отдать их и прекратить… Все ее поведение так чуждо и странно! На каждой перемене я вижу ее сидящей наедине с собой в углу. Невозможно узнать, что она, со своей вечной сдержанностью, думает себе про нас, что таит против нас. Абсолютная инопланетянка. Как-то раз наша классная Хая сказала на уроке в ее защиту: «ну так что, что она другая, у нее тоже есть чувства, отстаньте от нее!». А я прижалась к Шани, сидящей со мной за партой, и мы тихо засмеялись.

     Не то, что Лера отталкивает, у нее вполне красивые голубые глаза и маленький курносый нос. Приехала полгода назад со своей мамой из какого-то крупного города, не помню названия, который начинается на «С», и пришла в наш шестой класс. Еврейки ли они вообще? По-моему, нет. В любом случае, она у нас единственная русская. Когда только попала к нам, попыталась расположить нас к себе по-своему: давала списывать у нее на математике – единственном уроке, где ей все понятно, потому, что эти русские знают математику лучше всего, раздавала конфеты и фломастеры… Вначале это притягивало, но когда мы узнали от старшего брата Шани что все русские вонючки, пьяницы и проститутки, то объявили ей бойкот. Хотя, все еще есть в классе те, кто списывают у нее математику, и она им, разумеется, позволяет.

    Однажды в пятницу меня пробрало любопытство, насколько далеко зайдет эта русская в своей безусловной отдаче, и попросила у нее тетрадь по математике на все выходные, пообещав, что в воскресение верну ей ее. Не то, что мне понадобились ее чистые конспекты, абсолютно нет, но я планировала подержать их у себя хотя бы до вторника-среды. Просто так, чтоб потянуть время и испытать ее. И, конечно же, Лера мне откликнулась! Наверняка она усмотрела в моей лести добрый знак и положилась на меня. Если честно, у меня немного щемило за нее сердце, но я не могла остановиться, тем более, что Зива, Шани, Коби и предводитель группы Хези поддержали мой злой умысел. 

     В конце того же учебного дня, я и ребята прикололись над Лерой еще сильнее, все тщательно спланировав и никому ничего не сказав. Мы задержали Леру возле школьной баскетбольной площадки за спортзалом, когда она там проходила по пути домой с ранцем на спине, и Хези спросил, умеет ли она играть в прятки.   

    «Да!», кивнула Лера с озаренным лицом. 

    Само собой, она была готова задержаться насколько угодно, чтобы поиграть с нами, особенно после того, как отдала мне тетрадь. И снова мне защемило, ибо я знала, что вскоре произойдет. Но и здесь уже было поздно отступать.

    «Ты водишь! Сосчитай до двадцати и иди нас искать»…

    Два или три раунда прошли гладко. Мы вместе бегали и смеялись, и Лера радовалась. На четвертом раунде Хези решил, что, поскольку мы уже облазили всю округу, надо бы спрятаться подальше, и поэтому Лере придется считать до сорока. А ведь она считает достаточно медленно из-за своего тугого иврита. В общем, пока она считала, мы сплотились в одном месте и просто-напросто сбежали от нее по домам. Издалека мы слышали, как Лера нас зовет, и все еще не понимает, что с ней проделали. И, даже если прежде у меня были сомнения, нет ничего более ободряющего, чем успешная групповая задумка. 

 

    Лера больше не приходила в школу. Как будто решила исчезнуть от нас в отместку за подлые прятки. Даже свою тетрадь по математике не забрала у меня. Все сразу подумали, что она заболела или получила травму, но дни проходили, а «холера» все не поправлялась. Классная Хая расспрашивала о ней, буквально пытала нас, но никто ничего не мог ответить. От громадного стыда и чувства вины за все, что мы учинили этой репатриантке, мы отмазались от ответственности. Так велико было наше желание вернуться к своей ничем не омрачаемой жизни. В итоге выяснилось, что они с мамой скоропалительно уехали из города. Так, белое пятно в нашем классе превратилось в черную дыру, а я застряла с тетрадью Леры как с гвоздем, начавшим ржаветь. Поскольку мне изначально было нечего делать с этой тетрадью, я не была не в силах на нее смотреть, но и избавиться от нее не могла. Поэтому, я запихнула ее подальше. 

 

     Много воды утекло с тех пор, как мы закончили начальную школу. Связь между нами улетучилась, как и мы сами. Зива первая вышла замуж и переехала с мужем в США. Хези, ставший офицером в армии, погиб при исполнении долга во время боевой операции. Коби, в прошлом лучший друг Хези, уже на его похоронах демонстрировал явные признаки глубокой депрессии. Из того, что я слышала, его посттравма была настолько пагубной, что он даже закрыл свой недавно учрежденный бизнес и пошел работать наемным охранником. Из всей компании я осталась в отдаленном контакте только с Шани. Просто потому, что нам больше было не о чем особо разговаривать. Многодетная мать, борющаяся за каждый кусок хлеба, уже не снисходила до понимания свободной женщины, успешного риэлтора, не нуждающейся ни в чем, кроме счастья в личной жизни. Игры в резинку и в прятки трансформировались в вопросы выживания. 

 

    Как-то я, все же, встретилась с Шани и Коби. Это было в день поминок Хези. После кладбища мы отправились выпить в паб, где я обычно проводила время по вечерам четвергов и пятниц, и откуда часто возвращалась в свою двушку в центре города на бровях в сопровождении очередного любовника. Бармены и некоторые знакомые со мной посетители были удивлены, увидав меня на баре в компании сурового небритого мужчины и уставшей на вид женщины, чья каждодневная одежда не соответствовала обстановке. Но мне было плевать. Мы говорили о жизни, о нашем озорном детстве, об обрушившихся на нас в зрелом возрасте жестоких ударах судьбы, и пришли к общему выводу, что в этой стране невозможно жить, ибо она забирает своих лучших сыновей и подавляет своих жителей дороговизной. Вдруг Шани сказала:  

    «Мне кажется, что эта, которая училась с нами в классе… вы знаете, о ком я… прокляла нас». 

    При этих словах по мне пробежала дрожь. Конечно, я знала, кого имела в виду Шани. Однако до сих пор я совершенно не задумывалась об этом. Я сразу же вспомнила о трофее от «холеры», лежащем в моем шкафу точно неподъемный камень, и меня обуял ужас от безумного ощущения, что это не владелица тетради прокляла нас, а я, собственной персоной, тем, что отняла у нее эту тетрадь, и не на несколько дней, как собиралась, а на бессрочный период, и вообще, ненавидела ее ни за что.

    Вернувшись домой, я тотчас достала тетрадь из места ее хранения и дрожащими пальцами пролистнула ее. Строчки с детским округлым почерком, множественными орфографическими ошибками и аккуратно переписанными с доски задачами вновь восстали у меня перед глазами и пробудили во мне чертей прошлого. Мой теперешний облик, расфуфыренный и одинокий, и облик жестокой в своей наивности девчонки, какой я была почти двадцать лет назад, не были одним и тем же обликом! Ни в коем случае! Разница между обоими была невыносима. Мне захотелось наскоро и злобно избавиться от тетради, но что-то помешало мне. Сам по себе этот поступок не будет совершенным. Он один не спасет меня и ничего не изменит. Как и все мои другие импульсивные поступки, казавшиеся мне тщательно продуманными.

     Я сфоткала тетрадь с нескольких ракурсов своим телефоном. Потом загрузила ее фото в фейсбук, как загружаю туда фото квартир для продажи или аренды, и набрала открытый пост, где, без всякой жалости к себе, описала позорную глупость, совершенную мной в начальной школе, и объявила о нахождении тетрадки у меня. Выразила сожаление о моем поведении и попросила прощения у хозяйки тетради на случай, если она прочтет эти слова. Умоляла о репосте до тех пор, пока она не найдется и, надеюсь, свяжется со мной, чтобы я смогла попросить ее прощения лично. Наш иллюзорный контакт вдруг стал для меня важнее всех остальных контактов в моей блестящей, но бесцельной жизни.

 

    В один из четвергов, когда пост уже лишился своей новизны, а я – всякой надежды, во время подготовки к моему рутинному вечернему выходу в свет, раздался стук в дверь. На пороге моей холостяцкой квартиры стояла полицейская в погонах. В первый момент я испугалась и наскоро попыталась вспомнить о каких-то происшествиях в пабах, в которых, наверно, была замешана. Поскольку мне не удалось вспомнить ничего скандального, я пригляделась к ее светлым, гладко расчесанным волосам, голубым глазам, курносому носу. Потом мой взгляд остановился на бирке на ее идеально выглаженной рубашке, на которой было написано: «инспектор Валерия Туржеман». Стоит ли говорить, что моя предстоящая гулянка вылетела у меня из головы? 

    «Лера!», робко поприветствовала я ее, не решаясь ее обнять, хоть и очень желала этого. 

    «Привет!», ответила мне она с легкой улыбкой и протянула для пожатия руку. Тонкое обручальное кольцо сияло на ее пальце. 

    «Как я рада тебя видеть! Входи, пожалуйста», пригласила я ее в квартиру и закрыла за нами дверь. «Как ты меня нашла?» выпалила я, но тотчас почувствовала себя дурой. Чтобы не выглядеть полностью растерянной, добавила: «Ты, наверно, следишь за фейсбуком и прочла мой пост».

     «Я слежу за вами всю мою жизнь, оставаясь в тени», огорошила меня Валерия на чистом иврите. «Не по моей должности, а из-за моей глубинной привязанности к вам». 

     Я не поверила своим ушам. «Но ведь ты проучилась с нами всего несколько месяцев и вдруг исчезла!».

     «Время ничего не значит».

     Да, время ничего не значит. Дикарка из шестого класса, какой я была, вырвалась из меня наружу и чуть не излила своей гостье, другой шестикласснице, как она сожалеет о своем гадком обращении с ней, о бойкоте, который мы с ребятами ей объявили, о форменной краже ее тетради, и о злобной шалости, за которую я расплатилась годами угрызений совести, ибо на самом деле мы не от нее сбежали во время тех пряток, а от себя. Что я была гиперактивной девочкой, изображавшей из себя хулиганку во имя популярности, и поэтому отвергала всех, кто от меня отличался. Что, как и многие другие, я усвоила стереотипы о массовой репатриации из СНГ и, подобно другим, оскорбляла ее. Но слова застряли в моем горле. Ведь сейчас я имела дело не с чужой имигранткой, слабачкой, с трудом знавшей иврит, а с инспектором полиции с пронзительным взглядом и фамилией, свидетельствовавшей о ее личном статусе. Поэтому я лишь уважительно отметила: «Я рада, что ты нашла свою дорогу и преуспела в жизни!».

     Валерия сдержанно улыбнулась.

   «Угостить тебя чем-то?», спохватилась я.

   «Нет, спасибо. Я сытая».

   «Сейчас верну тебе тетрадь».

   «Не надо. Мне больше нечего с ней делать. Я пришла не ради нее. Я пришла, потому, что поняла, что для тебя наша встреча важнее, чем для меня. Я всегда полагала, что вы сразу же забыли обо мне, и что ты выбросила мою тетрадь в тот же день». 

   «Наоборот!» попыталась я убедить ее. «Мы с ребятами лишь недавно говорили о тебе! А твою тетрадь я берегла, как зеницу ока».

    «Как там ребята?»

    Ей я не могла солгать.

    «Так себе. Есть трудности. У меня тоже».

   И я вкратце рассказала ей о своей жизни, работе, случайных связях, о том, как я томилась два года в офисе одного штабного генерала, о вынужденном отдалении от лучших подруг, о Хези. Затем и она поведала об их с мамой скоропалительном уезде из города и переходе в другую школу, где, в отличие от нашей, ее полностью игнорировали. О своей службе в боевой части, где она впервые поняла цену взаимной поруке, и где познакомилась со своим мужем. О своем несбывшемся желании прийти на похороны Хези. Что-то ее остановило. Видимо, страх быть замеченной. Но мой пост застиг ее врасплох. Ведь ее соученики из второй школы продолжали смотреть на нее сквозь пальцы и после выпускного. Прочтя его, она ощутила, что те две девчонки, какими мы были, стояли по обе стороны одного и того же барьера. Надуманного и напрасного. 

    «Все это было от невежества», согласилась я с ней. «Нас никто не научил обращаться с вашей массовой репатриацией. Мы просто не знали, как воспринимать тебя, Лера!».

    «Все взаимно. Я тоже продолжала вести себя по привычке, привезенной оттуда. Может, в этом и была проблема».

    «Как насчет маленького вечера одноклассников в твою честь?», предложила я с энтузиазмом.

    «Мне достаточно нашей встречи», покачала головой Валерия. «Не утруждайся ради меня». 

    «Тогда я приглашаю тебя выпить. Я как раз собиралась в паб».

    «Дети ждут меня. Я забежала к тебе сразу после смены. В другой раз». 

   Я сознавала, что этот раз был единственным. Несмотря на всю свою открытость, Валерия вежливо мне отказала. Было ясно, что, скорей всего, мы больше никогда не увидимся, ибо наши жизни и характеры слишком отличались друг от друга, и наш искусственный контакт после всех лет был невозможен. Наша встреча была всего лишь данью тому, что могло бы завязаться между нами в далеком прошлом. Маленькая, хоть и приятная дань. 

    «Оставь мне, пожалуйста, свой телефон, на всякий случай», попросила я, доставая свой Самсунг.

    «Нет проблем. Только я напишу его тебе в тетради. Можно на нее взглянуть?»

    «Конечно!»

    Не споря, я помчалась в спальню и принесла ей то, о чем она просила. Валерия пролистнула тетрадь с ностальгическим выражением лица, словно приветствуя репатриантку, какой она была, через свои округлые, полные ошибок записи, и через то место, где они обрывались, как, наверно, оборвалась и ее способность восприятия ее школьной реальности. После чего, она вынула из кармана ручку и написала внизу страницы свой номер с дарственной:

    «От «Холеры» с любовью». 

    Когда она простилась со мной рукопожатием и ушла, я долго вглядывалась в ее посвящение и думала, что, все-таки, хорошо, что я тогда забрала ее тетрадь. Теперь она стала наглядным доказательством моего исправления, благодаря которому, дай Бог, мои обстоятельства пойдут на лад. Как и моих друзей. Ведь с благословением «Холеры» ни одна настоящая холера не будет нам угрожать. И, кто знает… может, мои перемены начнутся уже этим вечером. Ведь я же не отменила мой рутинный выход в паб.

 

2011-2025

 

***

    Завязку этого рассказа, носившего другое название, до сцены игры в прятки, я написала в рамках мастер-класса под руководством писателя Этгара Керета в университете имени Бен-Гуриона в конце 2011. Но я не знала, как его продолжить. Любое развитие сюжета, какое я ни придумывала, казалось мне высосанным из пальца и неправдоподобным, по той причине, что этот рассказ изначально был вымышленным, а не моим личностным. С тех пор я к нему больше не прикасалась. Он хранился в папке в моем компьютере без всякой цели.

    Все изменилось в начале 2025, когда я с изумлением узнала, что моя старшая дочь, ученица шестого класса, рожденная в Израиле, и ее подруга-репатриантка из Белоруссии, проходят травлю в своей школе. Этот триггер разом вернул меня к моим переживаниям 35-тилетней давности, хранившимся в моей душе, и к неожиданному событию, перевернувшему мой мир в 2019. Я тотчас поняла, как мне следует продолжить и завершить этот рассказ. Таким образом, можно сказать, что эти несколько страничек я написала за 13 лет.