Моя Алия

Рая, ты напиши там рассказ, все подробно опиши,

шаг за шагом, как ты будешь в Израиле адаптироваться…

(Наказ Татьяны Подлесной)

 

                                                                                                                                                           

Прощай, Россия

Итак, пришел мой черед совершить алию в Израиль. Позвонив в Сохнут, я узнала, каков план действий, записалась на прием к израильскому консулу и начала собирать массу документов, призванных доказать мое право на репатриацию. С документами трудностей не было – я стопроцентная еврейка. На встречу с консулом я пришла с целым пакетом документов и фотографий. Заполнив толстенную, многостраничную анкету и отсидев в очереди около четырех часов, я прошла к консулу.

— Что же Вы так долго к нам идете? – только и спросил он меня.

— Так складывались обстоятельства, — ответила я.

 

Параллельно со всеми бумажными мытарствами я прощалась с Москвой, ее улицами, бульварами и переулками, с дорогими мне парками Коломенское и Царицыно, с прекрасными московскими концертами, с любимой радиостанцией классической музыки «Орфей», со своей квартирой, с нашей Кантемировской улицей, которую я поначалу так невзлюбила. 

Стоило мне выписаться из квартиры, как моя социальная карта пенсионера была оперативно заблокирована за две недели до отъезда, и таким образом я была лишена бесплатного проезда в горячее время оформления документов и прощания с друзьями.

Я навестила своих подруг, с которыми меня связывает многолетняя дружба, Светлану, племянницу моего мужа, которую очень люблю. С Татьяной Подлесной, моей подругой по группе изучения иврита, мы провели у нее дома полдня, скачивая из Интернета в свои электронные книги классическую музыку, и переписали из моей книги в ее всю литературу, что там была. Увлекшись, мы совсем забыли про еду, зато потом пировали салатом с вкуснейшим жареным карасем и пили легкое вино. С Олей, одной из моих преподавателей иврита, ставшей моей подругой, мы погуляли в ее «придворном» Серебряном бору, вдосталь наговорились, а вернувшись в окоченевшем состоянии к ней домой, отогревались безалкогольным глинтвейном и услаждались всякой вкусной пищей, включая оладьи – все-таки дело происходило в последний день Хануки.

И ко мне приезжали подруги: забирали что-нибудь из вещей, одежды, посуды, книг и прощались. С одной из них мы даже успели раскроить для нее юбку. Оставшиеся после естественного отбора книги я собрала и в три приема отвезла в сумке на колесах в детскую библиотеку. 

Старенький компьютер, который мы купили для нашей младшей дочери Танюши у Бориса Владимировича, папы ее лучшей подруги, Ани, когда она училась в девятом классе, вернулся к прежним хозяевам, отслужив верой и правдой не только ей, но и нам с мужем. Стерев из него все наши тайны, я оставила лишь картинку на рабочем столе, изображающую зимний пейзаж в Царицынском парке с заснеженной поляной перед Большим дворцом.

Сложнее было решить проблему с цветами. Очень много растений я еще раньше отнесла в ту же библиотеку и школу, где какое-то время училась Танюша. Теперь оставались самые любимые и крупные цветы. Расставаться  с ними было тяжело, как с близкими людьми. Я чувствовала себя предательницей и просила у них прощения. Просто вынести их в коридор или тем более на уличный мороз было выше моих сил. Выручила меня женщина из агентства по недвижимости, помогавшая мне с квартирными делами, Нана. Приехав с мужем на машине, она забрала все цветы, кроме декабриста, который так разросся, что не поддавался упаковке и не было возможности устроить его в машине. Когда ко мне приехала моя бывшая сотрудница, Ирина, я накинула на цветок занавеску, и мы понесли его в школу. Секретарша проводила нас в кабинет директора, и мой декабрист, весь усыпанный алыми цветками, водрузили на специальную высокую подставку в виде изящного столика на одной ноге. Директриса горячо поблагодарила нас и сообщила, что недавно у нее погиб такой же цветок и она переживала по этому поводу, так что наш подарок пришелся кстати. Я тоже была очень довольна, что так удачно пристроила одного из своих любимцев, который на прощание порадовал меня своим пышным цветением.

 

А какие проводы мне устроили в наших обеих группах иврита!

У Ильи мы прямо в классе накрыли праздничный стол. 

Илья задал нам прочитать перевод рассказа Чехова «Выигрыш», и я ожидала, что мы сначала поговорим об этом рассказе.

— Какой Чехов?! Рая, Вы уезжаете, какой может быть Чехов?

Как обычно, тосты произносились всеми сидящими по кругу. В мой адрес было сказано много теплых слов и замечательных пожеланий. На мои проводы пришел и Гершон, израильтянин, который приехал в школу ОРТ преподавать иврит, в Израиле жил в кибуце «Яд Мордехай» и учил там детей математике. Пару раз он приходил к нам на занятия, рассказывал о жизни в Израиле и отвечал на наши вопросы, конечно, на иврите – русского языка он не знает. Я спросила его, какого мнения он о наших школьниках. Он ответил, что они ему очень нравятся, учатся с интересом ведут себя на уроках, в отличие от израильских, хорошо. Он, правда, не знаком с учащимися других школ в России. Так вот, он распечатал для меня слова израильской песни о человеке, который приехал жить в Израиль из Испании, и все вокруг него происходит на иврите – с ивритом он встает утром, пьет кофе и платит за все покупки, читает на иврите ребенку рассказы, восхищается цветком, произносит молитву. Он сердится и ругается на иврите, думает и пишет, а также говорит о любви на этом языке, желает спокойной ночи и считает овец, чтобы заснуть, но видит сны он пока еще на испанском. Гершон вместо тоста дал нам послушать эту песню и сказал, что я буду жить тоже с ивритом, только сны у меня будут на русском языке. Потом он пожелал мне легкой алии и подарил книгу известного и любимого мной израильского писателя, Этгара Керета.

Илья после всяческих преувеличенных восхвалений предложил мне установить скайп и устраивать телемосты во время занятий нашей группы. Вконец растроганная, я простилась со всеми и поспешила домой: мы договорились с моей самой близкой подругой, Лидонькой, что она приедет ко мне после урока иврита, вернее, после нашего застолья.

 

Не менее теплые проводы состоялись у Оли. Всю группу собрать не удалось: Боря Виневич месяц назад тоже уехал с женой в Израиль, Игорь – во Франции, маленькая Светочка праздновала свадьбу своей мамы, Фаина и Юля прийти не смогли. Оля приготовила уже известный мне волшебный напиток, напоминающий по вкусу и температуре глинтвейн, но без капли алкоголя. Встреча получилась печально-веселой. Грустно было расставаться с такими милыми людьми, но это не помешало нам шутить и вдоволь посмеяться за столом. Таня Подлесная  наказала:

— Рая, ты напиши там рассказ, все подробно опиши, шаг за шагом, как ты будешь в Израиле адаптироваться, все перипетии твоей алии.

Вот всегда, стоит только нам рассмеяться или попасть в какую-нибудь историю с приключением, как это дважды случилось с седером в синагоге, она сразу подначивает: «Рая, напиши об этом». И таки пишу.

Боря Лахман в последний раз снабдил интереснейшим журналом «Алеф».

Света подарила мне туалетное мыло в виде крылышек с напутствием летать в новой жизни, парить в облаках. Я, смеясь, рассказала, что моя подруга сравнила меня с эльфом, причем она имела в виду мой вес, но об этом я умолчала. «Не то что некоторые, называющие меня язвой, — добавила я, глядя на Татьяну, автора этого прозвища. — И как эльфу мне не хватало лишь крылышек, но теперь я их получила»

 

Здравствуй, Израиль

Лидонька переночевала у меня, с тем чтобы на следующий день рано утром проводить меня в аэропорт Домодедово. С летной погодой мне просто мистически повезло. Всю неделю до моего отъезда, как и во всей Европе, валил снег, накануне же отлета он прекратился, и затишье продолжалось два дня. Как я узнала позднее, через день в Москве прошел странный ледяной дождь, оставивший после себя обледеневшие деревья и провода. Обломилась масса ветвей, оборвалось множество проводов, и в числе других объектов отключилось электричество также в аэропорте, что, естественно, привело к отмене полетов.

Сидя в аэропорте в ожидании приглашения на посадку в самолет, я получила 4 последние, прощальные SMS-ки.

От Ильи, написанную накануне вечером, наверное, во время занятия нашей группы и не прочитанную мною раньше:

«Рая! Меахлим лах тиса нэима вэ-алия муцлахат! (Желаем Вам приятного полета и успешной алии!) 

От Оли:

«Я тебя очень люблю. Ты для меня родной человек. Спасибо за все».

От Катиной мамы (у них я проработала два последних года гувернанткой):

«Целуем, обнимаем, счастливого пути, пишите обязательно!»

От Лидоньки, которая меня провожала:

«А я сижу в своем автобусе, тоже люблю и скучаю. Спасибо за все, счастливого полета, целую».

 

Наш самолет долетел благополучно, посадка была совершена безупречно – у меня даже не заложило уши второй раз в жизни. Немного волнуясь от значимости переломного события в моей жизни, я выскочила из самолета в первых рядах. Ступив на землю Израиля, хотя далеко не в первый раз, но теперь  в совсем ином качестве — не туристкой или гостьей, а как ола хадаша, я почувствовала, что, с одной стороны, сердце мое сильно заколотилось, а с другой, как ни парадоксально,  ощутила успокоенность, как будто после долгих скитаний вернулась, наконец, домой. Или словно меня носило, как щепку, по морю и вот, наконец, прибило к берегу. Странно, ведь я так трудно отрывалась от России! Наверное, все дело в том, что и папа, и дети здесь, в Израиле, и я теперь буду рядом с ними. 

— Шалом, Израиль. Я пришла к тебе. Примешь ли?

После прохождения бегущих дорожек, нацепив очки, я напряженно всматривалась во встречающих в надежде увидеть обещанную табличку с крупными буквами ПМЖ. Ничего похожего не попадало в ограниченное глаукомой поле моего зрения, и я обратилась за помощью к служащему аэропорта. Он окинул меня удивленным взглядом и послал к другому служащему. После серии звонков очередной работник аэропорта привел-таки меня к группе новоприбывших иммигрантов, и нас передали двум женщинам, как оказалось, представительницам Министерства абсорбции. Мы вышли следом за ними на улицу, и одна из них стала выкликать фамилии, на которые никто не отзывался. Тогда все сообразили, что это список другой прибывшей группы. Посмеялись тому, что нас-то как бы и не ждали. Приехавший с опозданием автобус отвез нас в расположенное в аэропорту отделение Министерства абсорбции, где нам в порядке очереди выдали удостоверение личности вновь прибывшего (теудат оле). Меня записали под фамилией Черный, объяснив, что в Израиле все фамилии только мужского рода. Растерявшись от неожиданности,  я не оказала никакого сопротивления. Танюша несколько раз напоминала мне по телефону, чтобы я попросила изменить нелюбимую мною Раису на Раю, поэтому, придя  в себя от приобретения мужской фамилии, я тут же попросила чуть-чуть изменить мне имя, придав ему одновременно приятный еврейский смысл (Рая в переводе с иврита означает подруга, возлюбленная).

— Это не в нашей компетенции. Попросите об этом в мисрад-а-пним (Министерстве абсорбции), — сказала чиновница и вручила мне, как и всем остальным, сумку с пакетом справочной литературы и первую выплату из корзины абсорбции – 5250 шекелей, что эквивалентно примерно 1300 долларам.

Нам разрешили по одному бесплатному звонку, чтобы посоветоваться о выборе больничной кассы. Я не сообразила, что можно было позвонить кому-нибудь из друзей в Россию, а связалась с Танюшей, которая и без того звонила мне каждые полчаса, пунктуально прослеживая мою передислокацию. После окончания формальностей мы опять долго ждали прихода автобуса, и мне припомнился один из любимых мною рассказов Эфраима Кишона «Какая разница?», в котором военный парад в Израиле в отличие от такового в США, задержался с началом на полчаса.

Наконец, на большой скорости подкатил автобус, и нас вернули в здание аэропорта для получения тоскливо крутившегося вместе с лентой конвейера багажа. И вот уже навстречу мне бежит Танюша, мы, обнявшись, счастливо смеемся, а Биньямин улыбается издали, из-за толпы встречающих. Мы садимся в арендованную им на один день голубоватую «Mazdu» и мчимся в сторону Рамат-Гана. Уже стемнело – как-никак время самых коротких дней.

На следующий день мы с Танюшей занимались покупками продуктов и готовкой, потому что в начале пятого встречали субботу, которая пришла, как и положено, без опоздания. Мы приготовили кускус с овощами, рыбу с овощным рагу, эмпанадос из полуфабрикатов (это одна из разновидностей пирожков с мясной начинкой) и салат. Танюша настроила все таймеры, в том числе на плате для подогрева еды. Шабат в доме моей младшей дочери проводится по всем правилам, а теперь они с мужем еще поют субботние песни, которых я совершенно не знаю. Вечером молодежь, утомившаяся за неделю, свалилась и уснула, а я, отяжелев от непривычно обильной еды,  немного прошлась по улице.

Утренний и вечерний кидуш ведет Биньямин. Вместо вина мы пьем виноградный сок: Танюша ждет ребенка, а Биньямин – из солидарности. Перед кидушем мы втроем идем в синагогу неподалеку от дома. У меня сидур с параллельным русским текстом, и дочь открывает мне нужные страницы. Сама она читает молитвы и псалмы по миниатюрному сидуру, конечно, на иврите. После утреннего кидуша Биньямин хотел узнать, где находится синагога, в которой проводятся занятия по интересующей его теме, и мы отправились туда пешком. Оказалось, что идти надо довольно долго, а у меня, как всегда, босоножки натерли лодыжку. Пришлось держать фасон и не отставать от молодых. Выяснилось, что искомый объект находится по соседству с мэрией, которую мне нужно будет посетить в скором времени. Перед зданием мэрии, на земле выложен из цветов циферблат часов. Я видела и полюбила эти часы из цикламенов еще в предыдущие приезды и, проезжая на автобусе мимо, смотрела на них из окошка. Тогда я понятия не имела, что за ними находится такое важное учреждение, как муниципалитет.

 

Позвонил Боря Виневич, рассказал, что они с женой, Кларой, живут пока у детей, ожидая окончания ремонта в их новой квартире. Расспросил, как у меня продвигаются дела.

— Вам ведь объяснили в аэропорте план действий? – спросил он.

— Нет, — растерялась я.

— Сейчас Клара тебе все расскажет. Клара, поговори с Раей. 

Клара, в свою очередь, удивилась, что я не знаю четкого хода действий, и  подробно просветила меня. После разговора я запустила руку в сумку со справочной литературой, полученную в аэропорте от Министерства абсорбции, и обнаружила в ней брошюру с описанием первых шагов  по приезде, в первый месяц и в первый год. У меня часто так происходит: накуплю прописанных врачом лекарств, положу их в аптечку и холодильник и ничего не принимаю. Так и с брошюрками – лежат себе аккуратными стопками, а я в неведении, в какой последовательности мне абсорбироваться.

Клару уже запрягли, она в хлопотах с детьми и по хозяйству с утра до вечера и устает. Договорились перезваниваться. Они, пройдя все стадии и в Москве раньше меня на полтора месяца, давали мне дельные советы, основываясь на приобретенном опыте.

 

Рабочая неделя началась не особо удачно. Мы с Танюшей поехали в Министерство внутренних дел (мисрад ha-пним), которое, как и мэрия, располагается в Рамат-Гане на улице Бялика. Когда подошла наша очередь, выяснилось, что нужная нам служащая в этот день отсутствовала, и меня записали на утро следующего дня. Дочь, несмотря на как бы ненароком брошенную мной фразу о том, что новоприбывшую в Израиль семью Виневичей повсюду сопровождала невестка, заявила, что я и без нее прекрасно справлюсь. В самостоятельных поездках меня больше всего волнует, что я выйду не там, где надо. На этот раз обошлось, и я благополучно добралась до цели. Начала я с просьбы изменить имя и вернуть моей фамилии женский род. Галина (так звали служащую) воспротивилась и снова стала объяснять мне, что в Израиле приняты фамилии только в мужском роде. Я привела в пример оставшуюся неизмененной фамилию своей дочери Сафронова. «Кроме того, — добавила я, — сколько мне уже осталось? Всю жизнь я прожила с этой фамилией, привыкла к ней и не хочу ее менять». В конце концов, Галина вняла моим веским аргументам и исправила «Черный» на женский вариант. Имя она изменила без возражений, так что я избавилась от официальной, холодной «Раисы» и теперь зовусь «Рая», то есть возлюбленная, не понятно только кем. Вскоре мое свеженькое удостоверение было готово, и я вышла из Министерства внутренних дел гражданкой Израиля.

 

Следующим пунктом моей абсорбции стало открытие счета в банке, на который будут поступать полагающиеся мне как репатрианту выплаты, а также социальное пособие. В банке все прошло гладко, хотя объясняться пришлось на иврите. Я подписала массу бумаг, не успев, естественно, ознакомиться с их содержанием – даже рука устала и уже выводила вместо моей подписи непохожие на нее каракули. Подпись у меня точь-в-точь мамина. Когда я училась в школе и мама в очередной раз уехала подлечиваться в санаторий, я натренировалась подделывать ее подпись и расписывалась вместо нее в своем школьном дневнике. Так эта подпись у меня и закрепилась на всю жизнь. 

 

Танюша объяснила мне, что необходимо составить договор о найме жилья, который надо будет представить в муниципалитет для оформления скидки по оплате квартиры. Опыт по составлению подобных договоров у нее имеется, тем более что в Интернете есть типовой текст. Мы обсудили, какую сумму платы за съем вписать, чтобы она не перекрывала размера моего социального пособия. Остановились на 2000 шекелей, что чуть ниже моего пособия: я снимаю квартиру все же у родственницы. В первый год проживания в стране мне полагается 90%-ная скидка. Что ж, совсем неплохо.

 

У родных

Следующие выходные я провела со старшей дочерью, Мариной. Добиралась около 5 часов. Из-за пробок местный автобус тащился до остановки междугороднего слишком долго, поэтому на автобус, идущий до Хайфы, я опоздала на десять минут, и он отправился в дальний путь без меня. Не знаю почему, но это меня расстроило. Танюша посоветовала, не теряя времени, заказать пока новую магнитную карточку, так называемый «рав кав», в офисе автобусной компании «Дан», располагающемся в здании центральной автостанции. Я послушно поднялась на седьмой этаж, заполнила анкету и получила очередную новенькую карту с фотографией моей совершенно неузнаваемой физиономии. А может, я действительно так страшна – ведь я поглядываю на себя в зеркало без очков и мимоходом, поэтому иногда кажусь себе весьма молодой и даже симпатичной. Затем я соблазнилась после долгой разлуки бурекасом с картошкой и немного пообщалась с продавцом. Услышав русскуюречь, я поинтересовалась, откуда он приехал. Он немного замялся:

— Из города, который вы все не любите.

Я очень удивилась: 

— Но я хоть знаю его? 

— Конечно. Это маленький городок, где все друг друга знают. Гори.

— Ну да, мне знакомо это название, но с какой стати не любить город? Он же не в ответе за тех, кто в нем рождается.

Мы поболтали еще немного, сравнивая жизнь в Грузии, Москве и Израиле, я насладилась подзабытым уже вкусом бурекаса, а тут и автобус подъехал. В Хайфе я еще дважды сменила автобус и измотанная долгой дорогой добралась в конце концов до Кирьят-Моцкина. Кстати, в Хайфе меня ошеломило новшество, о котором никто из моих родных еще не знал, поскольку никто из них общественным транспортом не пользуется. Правда, Танюша, накануне вычитала в Интернете, что в Хайфе до второй автостанции идет автобус-экспресс №101, но мы не придали этому большого значения. Оказалось, что этот автобус лихо мчится без всяких пробок только по туннелям, выходя наружу лишь дважды на остановки. Для автомобилей проезд по туннелям платный, но нам попался только один. Движение внутри каждого туннеля одностороннее.

Мариша с работы еще не вернулась, и меня обняли сильно вытянувшиеся внуки и их отец Давид, который с первого моего появления в Израиле удачно придумал обращаться ко мне «Гверет Рая». Другой зять, Беньямин, пока не называет меня никак, видимо не найдя ничего подходящего для моего статуса. 

Дана и Даниэль быстро растут, и, когда я приехала год назад после двухлетнего перерыва, они с неподдельным удивлением спросили: «Бабушка, ты такая маленькая?» Внуки рассказывали о своих новостях, оба занимаются теннисом, а Дана вместе со своей любимой еще с детского сада подружкой Альмог снова посещает танцевальный кружок. Дана показала свои тетради – у нее необычайно красивый, аккуратный почерк. Внуки продемонстрировали идеальный порядок, наведенный ими к субботе не только в своих комнатах, но и во всей квартире, и рассказали мне про собаку (Мариша по телефону ввела меня в курс этой душераздирающей истории, но я охотно выслушала их версию).

Даниэль и его товарищи принесли беспородного щенка в подарок другу, а его отец наотрез запретил ему держать дома собаку. Тогда Даниэль, давно страстно мечтавший о собаке, стал упрашивать Давида разрешить ему оставить Папи (так звали щенка) у себя. Дана, которая панически боится собак, сказала, что она тоже хотела бы, чтобы щенок остался у них: надо же ей привыкать к собакам и его она не будет бояться – так обосновала она свое желание. Сам Давид давно уже мечтал о крупной собаке. Мариша не соглашалась ни в какую, и тогда они насели на нее все трое. Давид упрекал, что она совсем игнорирует желания сына, Дана жаловалась, что ей не дают использовать шанс привыкнуть к собакам, и Марина сдалась, но твердо заявила, что касаться его не будет вовсе. Ликованию не было границ, и Папи поселился в квартире. По характеру и по возрасту он был веселым и озорным, носился по комнатам, хватал за ноги и одежду, лизал лицо всем домочадцам подряд и грыз обувь. Даниэль был на седьмом небе, разговаривал с ним, гулял и даже забросил компьютерные игры и друзей-товарищей. Что касается женской половины семьи, картина была совсем иной. Дана шарахалась от щенка, цеплялась, как обычно, за взрослых и визжала от страха. Марина с содроганием ждала минуты, когда надо было войти в квартиру, страдала от собачьих лобызаний и прыжков. Через две недели она завела с Даниэлем серьезную беседу, объяснила, что он мужчина, должен быть выдержанным и владеть собой, призвала пожалеть сестренку, которая сходит с ума от страха, и отказаться от собаки. Что она сама тоже не может выносить щенка, Марина не призналась. Даниэль сник, но вынужден был согласиться, и маленького разбойника отвезли в Натанию к одинокому другу Давида Эли. Через пару недель все семейство отправилось навестить Папи. Даниэль не мог наиграться с ним, фотографировал, снял клипы, кои мне и продемонстрировал. Потом он показал мне в компьютере собак, любимых им и отцом пород, а Дана – первую страничку сочинения о Януше Корчаке, которое она должна написать для школы в рамках темы о Холокосте.

Пришла с работы Мариша, и начался пир горой, приготовленный Давидом. Он прекрасно готовит и делает это с удовольствием; не знаю, откуда это у него.

— Верите, гверет Рая, — жалуется он – у нас в семье все такие капризные, один любит одно, другой – другое, Марина то не ест, это не ест, каждому готовь разную еду. Так это еще полбеды. Если бы они хоть ели, я бы с удовольствием готовил. Люблю смотреть, как Марина ест. Вот хорошо, что Вы приехали и все Вам вкусно и все едите без капризов. Приезжайте почаще, я Вам все приготовлю, что только захотите. Марина заказала испечь для Вас штрудель, чтобы Вы его тут ели и с собой взяли. Поверьте, Марина съест кусочек, а дети вовсе не хотят его есть.

Сам он и не притронулся к своему пирогу, потому что после операции на сердце не позволяет себе ничего, что не входит в разряд полезной пищи; железно выдерживает интервалы в два часа между  приемами пищи, совершенно изменил свои пристрастия в еде: в рот не берет ничего жареного, соленого, перченого, покупает специальный диетический хлеб, ест много листовой зелени, салатов, баклажаны, которые раньше не выносил, бросил курить, совсем не пьет алкогольных напитков, никаких.

Так как дело происходило 31 декабря, Давид купил для нас французское шампанское. Дети смотрели телевизор и не давали нам переключиться на российские каналы. Позднее они как-то незаметно уснули, а мы наслаждались «Голубым огоньком», оказавшимся в этом году на редкость приятным. Давид с Маринкой почему-то жаждали послушать нашего президента Медведева, трансляцию поздравления которого по непонятным причинам приурочили к часу ночи по израильскому времени. Из-за этого мы чуть не прозевали наступление Нового года, но я вовремя опомнилась, и шампанское заискрилось в бокалах. Давид произнес длинный тост, но вино даже не пригубил – ну, просто железная леди Маргарет Тетчер в мужском варианте.

 

В воскресенье утром я распрощалась со всеми перед тем, как дети пошли в школу, а Мариша поехала на работу. После неизменного котеджа и йогурта Давид проводил меня до остановки, легко вскинув на одно плечо мой тяжелый рюкзак, который дочь заполнила разнообразными подарками. 

Теперь мне предстояла встреча с папой. Он уже ждал меня во дворе хостеля, сидя на скамейке, и мы под прицелом направленных на нас со всех сторон любопытных и оценивающих взглядов прошли к входной двери. Мой папа, хотя чувствует себя неважно, держится молодцом: никто не может дать ему его лет. Мы собирались пойти погулять, но заговорились и вышли из дома только около четырех часов. Папа заказал себе в магазине несколько упаковок минеральной воды с доставкой на дом и повел меня в «русский» магазин. Там он купил для меня сыр и ветчину из индейки – как обычно, не может не побаловать дочь, ведь я для него все еще молодая. У кассы хозяин магазина Миша забросал меня комплиментами, а когда мы вышли на улицу, папа рассказал, что этот Миша здорово жульничает и просто заговаривал нам зубы, чтобы мы забыли взять чек, который он таки нам не дал. 

После обеда я показала папе электронную книгу, о которой мечтала три года. Этой весной Мариша прислала мне ко дню рождения 300 долларов. Обычно я стараюсь так или иначе переправить деньги одной из дочерей, но на этот раз не удержалась от искушения и осуществила свою мечту. Папа был в восторге от новинки, и мы с ним в очередной раз посетовали, что сильно отстали от современной компьютеризированной, напичканной всевозможными электронными штучками жизни. Зато папа выучил иврит в семьдесят пять лет совершенно самостоятельно, не посещая никаких курсов; единственный в хостеле, не считая, разумеется, израильтян, владеет ивритом и помогает всем обращающимся к нему в переводе с английского и иврита. При мне заглянула одна из соседок и попросила его переключить кондиционер с охлаждения воздуха на подогрев. Видимо, никто из живущих там мужчин не в состоянии прочитать инструкцию и помочь, а ведь папа – самый старший в хостеле. Радуясь, что теперь мы будем чаще видеться, мы, наконец, направились к остановке, где и распрощались, когда возле нас притормозил автобус.

 

Хождение по учреждениям продолжается

На следующий день я поехала зарегистрироваться в больничную кассу Маккаби. Несколько дней назад мы с Танюшей, проходя мимо, заглянули туда, чтобы узнать время работы. Хотя был обеденный перерыв, на наши вопросы любезно ответили. Никто не разговаривал там по-русски, но мне дали брошюрку на русском языке, чтобы я ознакомилась со своими будущими правами и обязанностями. Дома выяснилось, что она предназначена для людей с ограниченными физическими возможностями. Благодарение Всевышнему, я еще не отношу себя к этой категории, а дальше… — кто знает, что день грядущий нам готовит. 

В офисе Маккаби меня зарегистрировали и снабдили очередной картой. Чувствую, что еще пара карт, и мой кошелек не выдержит нагрузки и перестанет закрываться, а то и вовсе лопнет. Видимо, придется заводить специальный бумажник для хранения карт.

После регистрации в больничной кассе и открытия счета подошла очередь министерства абсорбции, откуда мне позвонили, беспокоясь, чтобы я не забыла про него, поскорее абсорбировалась, и записали на прием. Женщину, к которой меня «прикрепили», зовут Эвелин. Она, в свою очередь, внесла меня со всеми потрохами в компьютер, вручила новый пакет со справочной информацией и рассказала о дальнейших шагах в моей израильской жизни. Я уведомила ее об изменении имени, и мне велено было подождать, пока  мне переоформят теудат оле. Ждать пришлось долго: около двух часов, но в коридоре работал телевизор, и по 24-му каналу вперемешку с рекламой показывали клипы с израильскими песнями, что очень существенно скрасило мое ожидание. Мне полагалось также направление на учебу в ульпане, но я решила получить его позднее, так как весной обещала приехать ко мне на несколько недель моя Лидонька, и занятия помешают нам проводить время вместе.

Один из двух предложенных ульпанов находился недалеко от министерства абсорбции, и я решила разведать дорогу к нему. Во дворе ульпана дым стоял коромыслом, так что я с трудом протиснулась сквозь толпу курящей и весело гомонящей молодежи. Мне хотелось узнать, как отбирают людей на определенный уровень изучения языка. Так как никто не говорил по-русски, пришлось объясняться на иврите моего собственного уровня. Выяснив, что придется пройти тестирование или контрольную работу, я уже пошла к автобусной остановке, как вдруг увидела книжный магазин «Стемацкий». Поколебавшись немного, я зашла внутрь и спросила, есть ли книги по биологии. В Москве Илья показал мне полученную в Израиле в подарок книгу – определитель растений по цвету цветков. Я сразу подумала, что надо купить такую для Танюши, которая учится на биолога. И вот теперь я увидела этот двухтомник. На кассе девушка стала агитировать меня приобрести карту члена клуба «Стемацкий» и привела столько аргументов, что я не выдержала и малодушно присоединилась к завсегдатаям клуба. В награду за это я получила скидку в двадцать шекелей и две книги по искусству на выбор в подарок. Из предложенных книг я выбрала Микельанджело и Родена – Ван Гога, к сожалению, уже не было (повезло более расторопным новобранцам). Впихнув новую карточку в раздувшийся от обилия разнообразных карт кошелек, я вернулась к фонтану, который, как говорят, вечером подсвечивается и извергает водяные струи в сопровождении классической музыки. Тут же неподалеку от него, на улице Дизенгоф я дождалась своего автобуса и через час с небольшим была дома.

Следующим этапом явилось вторичное посещение банка для получения карты и чековой книжки. Папа сказал мне по телефону, что один его знакомый, приехавший недавно в Израиль, получил в банке при открытии счета словарь Подольского. Среди моих многочисленных словарей этот пока не числится, и я с надеждой спросила оператора, не полагается ли мне словарь. Оператор тут же позвонил вышестоящему начальству, после чего объяснил, что этот приятный обычай, увы, канул в прошлое, как мне и было сказано  во время предыдущего посещения. Не солоно хлебавши, но с новой картой и чековой книжкой в сумке, я покинула заведение.

 

Проходя мимо одного из книжных магазинов, увидела в его витрине надпись крупными буквами АКОЛЬ ЗМАНИ (ВСЕ ВРЕМЕННО) и подумала: «А, в самом деле, что суетиться, искать чего-то, переживать? Надо перечитывать слова Шломо: «Все суета сует» и поменьше, поменьше ходить по магазинам, переживать из-за пустяков». Да, в теории многие из нас сильны.

 

И жизнь потекла по новому руслу

Танюша сообщила мне по телефону, что я вместе с ней и ее мужем приглашена в среду, 5 января, (как раз годовщина нашей с Володей свадьбы) на свадьбу дочери Саадии, работающего в одной с ней лаборатории. Я удивилась, что он помнит меня – года полтора назад я уже была на свадьбе его другой дочери. Танюша купила подарок от нас троих, и я внесла свою денежную долю. Она заехала за мной, мы принарядились и отправились в Холон. Снова, как и в день свадьбы Танюши с Беньямином, шел дождь. Я обратила внимание дочери на этот факт.

— В Израиле это считается благословением Всевышнего, — пояснила она. 

Мы еще только вошли во второй автобус, а Беньямин, как выяснилось при очередном сеансе телефонной связи с ним, уже был на месте и разговаривал с отцом невесты. С помощью карты, заменяющей моей дочери навигатор,  и мы подоспели непосредственно к хупе. Около нас несколько человек поочередно пробовали свои силы, дуя в шофар и извлекая из него не особенно приятные, но оглушительные звуки. Но вот шофар перешел в руки умельца, и родились звуки совсем другого характера, хотя и той же громкости. С трудом протиснувшись сквозь многочисленную толпу, в которой преобладали молодые люди из ешивы, мы встретились с Беньямином и пытались увидеть брачующихся, но безуспешно.  Мы удовлетворились тем, что послушали все речи, звон разбитого бокала и семь благословений, многократно усиленных микрофоном. 

Мужчины и женщины веселились, танцевали, обхаживали жениха и невесту и угощались раздельно. Музыканты располагались на мужской половине, но от усилителей не было спасения ни в одном углу – они были развешаны по всему помещению. Разговаривать было совершенно невозможно. Я опасалась, что у меня лопнут барабанные перепонки, особенно в правом ослабленном ухе. Несколько утешило меня то, что большинство гостей, как взрослых, так и маленьких тоже закрывало уши – значит, громкость действительно была чрезмерной.

В кругу танцующих женщин мы увидели необыкновенно милую и симпатичную невесту. Ее имя – Ротем. Ее семья – выходцы из Йемена. Танцуют они очень слаженно и красиво. Я думаю, Оле, моей подруге, они, наверняка, понравились бы и она непременно присоединилась бы к танцующим. Мы с дочерью не рискнули, потому что никак не могли схватить все движения ногами. В другом танце, где каждый, вернее, каждая танцевала, как ей заблагорассудится, мы все-таки приняли участие. Я очень давно не танцевала и чувствовала себя неуклюжей, почти слоном в посудной лавке.

В баре всем желающим выдавали напитки. Мне чего-то так захотелось пива, что я не удержалась и заказала. Пиво оказалось довольно приятным, хотя и не выдерживающим сравнения с пивом «Карловачка», которым мы с Олей наслаждались в Хорватии.

Время от времени мы с Танюшей встречались с Беньямином на нейтральной территории возле бара и обменивались впечатлениями. Жениха мы видели лишь издали, стоя у двери мужского зала, когда молодые люди подбрасывали его. 

В половине двенадцатого мы решили, что пора двигаться в сторону дома в Рамат-Гане. Я выразила сожаление, что не поговорила с родителями невесты. В этот момент Саадия как раз выходил из «мужского» зала. Я поблагодарила его за приглашение, пожелала всяких хороших вещей и спросила, сколько же у него дочерей. Во время нашей беседы около нас остановилась та дочь, на свадьбе которой я присутствовала в прошлый раз. На руках у нее был годовалый мальчик.

Пять дочерей и два сына, — с гордостью ответил Саадия.

Четырех он уже выдал замуж, а у младшей событие еще впереди. Один из сыновей тоже женат. Мы попрощались и вышли под дождь. Не дождавшись автобуса, мы доехали до Тель-Авива на такси, а от центральной автостанции мы с Танюшей на одном автобусе до Бар-Илана, а Беньямин на автобусе №54 – в Бней-Брак на молитву. Полдороги наши автобусы шли параллельно, с переменным успехом  обгоняя друг друга, и мои, как дети, слали один другому SMS-ки и переглядывались через окна. 

— Эти SMS-ки ты тоже будешь сохранять? – улыбнулась я, вспомнив, что предсвадебные сообщения дочь не пожелала стирать.

— Нет, конечно. Очень интеллектуальная переписка, — рассмеялась и она.

Мне повезло, что Рамат-Ган к Холону ближе, чем Иерусалим, и они ночевали вместе со мной. 

 

Следующие выходные я провела в одиночестве. Купила виноградный сок, решив, как праведная иудейка,  после зажигания свечей провести кидуш. И что же? Как трое из лодки Джерома К. Джерома безуспешно бились над банкой с ананасным компотом, так и я безрезультатно промучилась с бутылкой. «Значит, Всевышнему не угоден твой несовершенный кидуш, и вообще ты находишься еще на очень низком духовном уровне» — сказала я себе.

В субботу утром я пошла пешком в парк Давида. Оделась потеплее и чувствовала себя комфортно. В парке я прогулялась мимо искусственных водопадов и устроилась на солнечной  скамейке с обнаруженной в чулане старой газетой «Туризм» — приложением к газете «Едиот ахаронот». Там я нашла длиннющий рассказ молодого израильтянина о туристической поездке в Антарктиду. Статья оказалась интересной, написанной с юмором, несложным языком. Через некоторое время я почувствовала, что солнце немилосердно припекает, и ограничилась тем, что сняла куртку. Однако солнце продолжало безжалостно сверлить меня своими лучами и вынудило меня перебраться на скамейку в тени. Проходившая мимо пожилая женщина спросила меня на иврите, почему я сижу в тени. Я ответила, что на солнце мне жарко.

— Смотрите не простудитесь, — проницательно перешла она на русский.

Я поблагодарила ее за заботу и углубилась в статью.

Вскоре я окончательно окоченела и вновь перекочевала на солнце. Так я бродила между скамьями, словно еврейский народ в изгнании между городами и странами. Потом неподалеку от меня остановилась стайка религиозных молодых людей, крайне темпераментно общавшихся между собой. Дочитав страницу, я еще немного погуляла в парке и вернулась домой.

Вечером я занялась разборкой документов, которых вместе с московскими у меня набралось немало. 

 

На следующий день у меня было запланировано посещение ирии с целью оформления той самой причитающейся мне 90%-ной скидки на квартплату, арнону по-здешнему. С утра полил дождь, и я уже было решила перенести поездку на другой день и заняться хозяйственными делами. Однако часам к одиннадцати выглянуло солнышко, улыбнулось мне через окно и вытянуло меня вместе с папкой документов на улицу. В ирие служащая при входе объяснила, где я должна взять талончик с номером очереди, и я углубилась в роман Белля «Глазами клоуна» в своей электронной книге. Читала его в студенческие годы, но кроме того, что понравился, не помню ничего. Заметив на табло, что приближается мой номер, я закрыла книгу и стала ждать, не отрывая взгляда от информатора, потому что после вызова очередного номера, если человек не подходил в течение нескольких секунд, объявлялся следующий номер. Увидев свой номер, стремительно вскочила со стула, но нужного мне, пятого, окна не обнаружила. Четыре были на месте, а пятое отсутствовало. Я в панике забегала по коридору взад-вперед и с отчаянием увидела, что вызвали уже два номера после моего. Я в испуге остановила проходившую мимо с чашкой кофе служащую и спросила, где же пятое окно. Она указала мне на комнату позади меня, где, естественно, обслуживали уже другого человека. Тогда я решительно направилась к окну, куда подозвали очередной номер, и стала объяснять, что упустила свою очередь. Меня, конечно, приняли, несмотря на небольшой скандальчик, устроенный возмущенной женщиной с вызванным номером. Служащая разговаривала только на иврите. Я ткнула пальцем в строчку, которая подтверждала мое право как репатриантки получить скидку на арнону.

— Не волнуйтесь, Вы получите все, что Вам причитается, — заверила она меня в перерыве между чиханьем и сморканием. Между прочим, то же происходит и со мной во второй половине дня, и я не знаю, то ли это от простуды (в квартире просто Аляска зимой), или из-за аллергии, которая настигает меня и по определенным причинам, и беспричинно, как мне кажется.

Она внимательно просмотрела наш с Танюшей договор.

— А кто Вам эта Сафронова? Вы знакомы с ней?

— Это моя родственница.

— Ну, хорошо, возьмите свой новый счет (в старом сумма арноны составляла 676 шекелей, а теперь, соответственно, 67,6) и можете оплатить его на почте до конца месяца. Заодно передайте, пожалуйста, Сафроновой счет за воду.

 

После ирии я направилась к автобусной остановке, чтобы ехать домой, как вдруг увидела магазин мебели из Варшавы, в который как раз собиралась зайти, чтобы купить там приглянувшуюся мне вешалку. Правда, я была уверена, что он находится в другом месте, поближе к дому. «Наверное, это сеть магазинов, как например, у нас в Москве Ашан, Икеа, Пятерочка и пр.», — подумала я и шагнула внутрь. Продавца не было на месте, и меня очень удивило, что там все выставлено, почти как в ближнем магазине, и ассортимент за небольшим исключением такой же. Я решила, что не стану тащить покупку издалека, и пошла пешком в ближний магазин. 

Лишь не найдя его на предполагаемом месте, я сообразила, что ошиблась: магазин только один, и это я, как со мной частенько случается, перепутала его местонахождение. Сделав над собой усилие, я вернулась к варшавской мебели и оказалась перед закрытой на трехчасовой обеденный перерыв дверью. Ждать я не стала и поехала на автобусе на улицу Негба. Там, в магазинчике электронной техники, я хотела узнать, можно ли приобрести у них современный, тонкий, монитор для компьютера, но не вытянутый, а близкий по форме к квадратному («меруба» на иврите, как выяснилось). Обычно продавцы начинают меня спрашивать, почему «меруба», их ведь уже почти не производят. Я отвечаю, что я привыкла к такому, мне удобно работать с ним, вытянутый экран мне не нравится. И хозяин этого магазинчика, Моше, тоже пытался доказать мне, что, раз сейчас выпускают мониторы такой формы, значит, они удобнее. Переубедить меня ему не удалось, и он обещал узнать, можно ли заказать такой, как я прошу.

Домой я вернулась довольно поздно. Ну, тут всегда полно дел, и вечер промелькнул, как одно мгновение. Тем же вечером меня ждала неожиданная радость: Танюша сообщила по телефону, что собирается приехать в Рамат-Ган по вопросу частичной выплаты нашей ссуды в отделении банка, расположенного недалеко от нашего дома.

 

Рано выбраться у нее не получилось, так как в связи с ее положением и холодом в квартире пробуждение у нее затягивается, несмотря на все предпринимаемые супругом усилия. Поэтому наша встреча состоялась в половине первого, а у банка мы стояли в две минуты второго, и охранник закрыл дверь прямо перед нашими вытянутыми носами: трехчасовой перерыв на обед. Мы прикинули, что ехать в лабораторию на пару часов нет смысла, сели в автобус и поехали в огромный хозяйственный магазин в Бней-Браке. Выяснилось, что Танюша все равно планировала свозить меня в этот магазин, но еще не определила точной даты. Сначала мы зашли в магазин электротоваров, так как многочисленные лампочки в нашей квартире понуро свисают или прижаты к стенке обнаженными, без всяких люстр, абажуров и даже простеньких плафонов. От обилия выбора у меня разбежались глаза. Мы провели там не меньше получаса, но так ничего и не выбрали. Каждый раз, когда одна из нас замечала что-то достойное внимания, другая в мягкой форме отклоняла этот вариант, приводя уважительный контраргумент. Утомившись, мы пошли в хозяйственный магазин, и после долгого путешествия по нему подошли к кассе с коробками для круп (сколько и каких симпатичных я оставила в Москве!), совком для мусора, коробкой для инструментов (очень удобная коробка моего мужа, которую я запихнула в чемодан, каким-то образом раздавилась в нем по дороге) и обогревателем для ванной, о необходимости приобретении которого постоянно твердила мне дочь. Вернувшись домой, мы, наконец, поели. Танюша отыскала в чулане старый обогреватель с одной работающей вместо первоначально трех спиралью. Я стерла с него слой пыли, и мы подключили его на пробу. Спираль добросовестно откликнулась, почувствовав прилив электронов к своему хрупкому телу.

После этого в слегка согретой атмосфере мы приступили к поиску координат Российского консульства в Израиле в связи с тем, что я должна раздобыть там справку для Российского пенсионного фонда о дате выезда из России и о месте моего постоянного проживания в Израиле. Нужно отослать ее в Российский пенсионный фонд заказным письмом, чтобы мне переводили сюда заработанную мной пенсию, конечно, без «Лужковской» надбавки. Хоть моя Лидонька и говорит, что он купил пенсионеров этими грошами, а на самом деле она, эта самая надбавка, составляла около 40% от всей пенсии. Мы нашли в Google указание, как можно попасть в консульство. Путь нелегкий и не короткий. Можно либо позвонить по телефону (для публики вроде меня, старше 65 лет), либо по Интернету «записаться в очередь на запись». Я записалась и тут же получила ответ, что я поставлена в очередь на запись за номером 13309, но в настоящее время в консульстве нет времени для решения подобных вопросов. Танюша, прочитав такую отписку, решила проверить, для решения каких вопросов у них есть время. Она написала в шутку абракадабру вместо всех личных данных, кроме адреса электронной почты, а в качестве причины посещения консульства указала выдачу паспорта подсудимому. Через пару минут наш имярек был уведомлен, что записан на прием на 7  апреля (!), а время посещения предлагалось на выбор – пять вариантов. Разумеется, для подсудимого время визита найти гораздо важнее, чем для пенсионера. Мы повеселились по этому поводу, но утешение не пришло. 

Позвонить по телефону в консульство, разумеется, можно, нет проблем, номер к Вашим услугам, но дозвониться – дело абсолютно нереальное.  

Разрешив еще несколько моих мелких проблем, связанных с компьютером, Танюша собралась, и я проводила ее до автобусной остановки, до которой, к сожалению, мы дошли слишком быстро. На обратном пути я испытывала жестокие угрызения совести из-за того, что Танюша вместо лаборатории провела полдня со мной. А все же нам было так здорово вместе!

 

Следующим утром позвонил Моше из магазина компьютеров и сообщил, что он может заказать экран «меруба», я должна принести ему залог. Я внесла 100 шекелей и уже через неделю получила вожделенный монитор. Экран, естественно, был сделан в Китае. Складывается впечатление, что работают только одни китайцы, а весь остальной мир потребляет и потребляет плоды их труда. Сейчас мой долгожданный экран сиротливо стоит у стенки, рядом с процессором, и вместе со мной ожидает приезда Беньямина для включения в работу и участия в творческом и во всех остальных процессах, обеспечиваемых компьютером.

 

О погоде

Вообще в Израиле сейчас зима, но днем, если не идет дождь, по-летнему (по московским меркам) тепло и даже бывает жарко. Однако, как только солнце садится, резко холодает и приходится надевать, кроме свитера, еще и куртку. Поскольку солнце отправляется на боковую, как нами ощущается, совсем рано, куртку нужно таскать с собой весь день, что крайне напрягает. На ноги надеваю поочередно то ботинки, то босоножки. Один раз попала в них под дождь, промочила ноги и простыла. Может, схватила насморк и дома, потому что в квартире холоднее, чем на улице. Хожу и дома в свитере. Ну, где и когда было видано, чтобы я, которой всегда душно и жарко в помещении, облачалась дома в свитер? Нонсенс какой-то. Наверное, это мне наказание за то, что, задыхаясь от духоты, открывала везде форточки, дома и на работе, а люди жаловались, что им холодно. Вот мне и пришлось побывать в их шкуре. Помню, вернулась я как-то из летнего отпуска, а наш руководитель группы говорит: 

— А мы, Раиса Яковлевна, тут без Вас даже фрамугу ни разу не открыли.

Как они выдержали летнюю жару и духоту в закрытой комнате, не представляю.

Когда я только приехала в Израиль, оставляла в своей комнате окно открытым на ночь, потом лишь щелочку, а в последние несколько дней вообще закрываю его около семи часов вечера и сплю всю ночь с закрытым окном. Как-то утром надела очки и всмотрелась в показания обоих привезенных из Москвы комнатных градусников, временно находящихся в моей комнате. Оба единодушно фиксировали 17 градусов по Цельсию. «Да что же это такое?! – возмутилась я. – В заводских цехах при проектировании мы закладывали температуру 18 градусов, а тут в жилом помещении меньше!» Хорошо еще, что в последний момент сунула в дорожную сумку относительно теплые брюки и теперь хожу в них дома. В Иерусалиме вечера и ночи по-настоящему холодные. У ребят в квартире в пять часов вечера, только если день был пасмурным, включают отопление, так что по ночам они нежатся в тепле.

Зимой здесь сезон дождей. Моросящие дождики – явление чрезвычайно редкое. Сначала может долго висеть над головой тяжеленная черная туча, мрачно обдумывая дальнейшие действия. Внезапно она не выдерживает своей собственной тяжести, и разражается сильнейший ливень. Вода падает сплошной стеной. Так же неожиданно проглядывает солнце, неизвестно каким образом пробившееся через толстую облачную перину, плитки на тротуарах моментально просыхают, каждая травинка, цветы, деревья – все стоят умытые, напоенные живительной влагой и, кажется, улыбающиеся окружающему миру. 

В отличие от снега, дождь я не люблю — своей монотонностью он нагоняет на меня тоску, но по привычке, сохранившейся со времени обладания дачным участком, радуюсь за растения, особенно в Израиле, где в течение девяти месяцев не выпадает ни одного даже кратковременного дождя. Все-таки мне бы хотелось, чтобы дождь шел по ночам. Пока мне частенько везет, и он уже несколько раз именно так и поступал.                                                 

 

В Иерусалиме

— Мамочка, если ты не против, приезжай к нам во вторник. Я не поеду в лабораторию и буду весь день дома.

Я, разумеется, не против увидеться посреди недели с дочерью. Междугородний автобус едет очень мягко, не то, что автобусы на внутренних рейсах, в которых невозможно добраться от водителя до сидения или пройти к выходу. Они срываются с места, словно реактивная ракета, и взревывают, как лев, бросающийся на добычу. На поворотах нужно держаться за подлокотник, если он есть, или за то, что попадается под руку, иначе тебя просто катапультирует с сиденья. Разговаривать внутри автобуса приходится на повышенных тонах, иначе себя-то трудно услышать: рев двигателя заглушает голос. Танюша, как и мой папа, не допускает в адрес Израиля малейшей критики.

— Вообще-то автобусы предназначены, чтобы перевозить людей, а не прохаживаться в них, — замечает она в ответ на мои жалобы, когда я, еле удерживаясь на ногах, с трудом добираюсь до свободного места.

— Вот именно, чтобы перевозить людей, а не дрова, — ворчу я, переставив акцент со слова перевозить на слово людей.

На подъезде к Иерусалиму автобус начинает выписывать зигзаги, поднимаясь в гору, и у меня даже закладывает уши. В Иерусалиме не так, как в Рамат-Гане – холодно и дует ледяной, как мне кажется, пронизывающий насквозь ветер. На остановке меня встречает Танюша, и мы идем в магазин, подобный нашему «Путь к себе». Книжки и амулеты там не продают, а только продукты, притом исключительно натуральные. Танюша ведет меня, как на экскурсии, и показывает все, что там имеется: травы, зерна и цельные крупы, отруби, всевозможные молочные изделия, бобовые, продукты из сои и множество других. Мы покупаем отруби, зародышевые хлопья и фруктовый йогурт из козьего молока. Он дороговат, но будущей мамочке и ее ребенку полезен. Идем домой. Молодые снимают крошечную квартирку недалеко от автобусной станции и от работы Беньямина. По вторникам в овощном магазине по соседству с их домом  на прилавках перед входом в магазин раскладывают овощи и фрукты по совсем низким ценам. Танюша набирает несколько пакетов. Я не удерживаюсь и тоже покупаю немного овощей и бананы по три шекеля за килограмм. Танюша еще собиралась съездить со мной к Западной стене, но мы не успеваем. Возвращается с работы Беньямин, мы ужинаем втроем, и он снова уходит. Танюша провожает меня к автобусной остановке, где мы и расстаемся.                                           

 

В магазине у Шломо

Рассыпались мои любимые гранатовые бусы, хорошо еще, что в квартире, а не на улице. Когда я ездила в ирию, то бишь, в мэрию, зашла на обратном пути в ювелирный магазин и спросила, могут ли там собрать бусы. Получив положительный ответ, я поехала через пару дней на улицу Бялика, отдала в ремонт бусы и зашла в магазин «Мебель из Варшавы», на этот раз открытый. Показав столик, на который я мыслила поставить седум, я попросила хозяина сделать мне скидку, мотивируя просьбу недавним приездом в Израиль, и пообещала стать постоянной покупательницей в его магазине.  Он спросил, откуда же я тогда знаю иврит, и мы с ним разговорились. Он рассказал, что его зовут Шломо, а жену Эстер. Я, в свою очередь, похвасталась своим, не менее приятным по смыслу именем и добавила, что и мою маму  звали Эстер. Мы обменялись еще некоторыми сведениями о своих родственниках и жизненных событиях, показали друг другу фотографии – он висящие в магазине, а я — вложенные в кармашек кошелька. Тут он вдруг обратил внимание  на мою приятную улыбку и сказал, что главное не деньги, а хорошая беседа и добрые отношения. Я верно расценила это как согласие на скидку. 

— Спасибо. Давно я не слышала столько комплиментов, — честно призналась я.

— Да они просто ничего не понимают, — сказал он, кивнув в сторону улицы.

Шломо накинул на столик большой полиэтиленовый пакет и обвязал веревкой. После этого он участливо поинтересовался, как я доставлю столик домой и далеко ли мне ехать. Я ответила, что пустяки, до остановки не больше двадцати метров, дальше столик повезет автобус, а после него ходьбы пять минут. Я вышла из магазинчика, довольная скидкой и радуясь за седум, который никто больше не будет задевать, сбивая его сочные толстенькие, но так легко слетающие со стебля листочки. А Шломо стоял в дверях и смотрел, как я небрежно, одной рукой держала столик, другой – сумку и легкой походкой, грациозно, по своим ощущениям, двигалась по направлению к переходу.

 

В Бейт-Хогле

В следующие стремительно  приближающиеся выходные Танюша предложила мне ехать  с ними в Бейт-Хоглу – ферму, где она познакомилась с Беньямином. Основала ферму в Аравот-Иерихо (степях Иерихона), фактически в скалистой пустыне, по соседству с военной базой девять лет назад Эрна, семья которой жила в Греции. Родители ее всю жизнь прожили в Греции, отец умер уже давно, а мама скончалась всего две недели назад, всего несколько раз побывав в Израиле. Из двух сестер-близняшек одна осталась в Греции, другая живет в США. Эрна окончила Академию искусств и занималась художественной фотографией. Ее муж, Йосеф, пишет тексты для мезуз и тфилинов, что требует специального, серьезного образования и невозможно без разрешения раввината. О ферме я уже писала в рассказе «Замужество». Сейчас там кое-что изменилось. В одну из ночей были украдены все одиннадцать коз. Позднее Эрна купила трех других. Собака Габи, самая милая из трех, охранявших ферму по разным углам, сидит на цепи у самого входа на ферму, и около нее неотлучно находятся пять щенков. Четверо темные, как мать, а пятый — белый с несколькими черными пятнами. Он самый бойкий, всех расталкивает, когда ему вздумается поесть, и поэтому иногда лакомится материнским  молоком в одиночестве. Глаза у Габи большие, очень выразительные, еврейские, то есть грустные и умные. Она грозно рычит или лает, когда кто-нибудь приближается к ее семейству, что одновременно означает и к входу на ферму. Завидев нас, она тоже  начала было изображать свирепого пса, но Танюша тут же пристыдила ее, и Габи моментально замолкла, признала ее и милостиво позволила разглядеть свое потомство поближе, однако бдительно следила за нами. 

Эрна приветливо поздоровалась с нами. Молодым она предоставила для ночлега  новый, недостроенный дом, где окна пока не застеклены, стены утеплены соломенными брикетами, но не обшиты изнутри, огромная щель наверху вдоль всей крыши между потолком и стенами не заделана. Пока еще в нем нет электричества, туалета и душа. Цементный пол покрыт слоем песка и строительной пыли, и посередине пола лежит гора длинных досок. Зато целый дом в их личном распоряжении. Вообще-то Эрна лелеет мечту, что Танюша и Беньямин поселятся в нем, когда строительство завершится. Они, по-моему, не против и обдумывают предложение. Ребята поставили палатку на подметенной к их приезду площадке внутри дома и великодушно предложили мне переночевать в ней, а они тогда разместились бы возле нее на матрасах в спальниках. Я, оценив их заботу, в мягкой форме отказалась, сославшись на свою клаустрофобию. Эрна отвела меня в «Большой дом» (в Бейт-Хогле все дома имеют названия: Бейт-Кнессет, Зеленый дом, скотный двор, дом Эрны и т.д.).  В нем имеются три комнаты для ночлега. Мне была предложена комната с двумя кроватями, но получилось так, что я осталась в ней одна и ничуть не огорчилась этому обстоятельству. Во второй комнате расположились три девушки: Михаль, Лея и Керен, а третья — пустовала. Позднее приехали на машинах  две семьи. В одной из них – отец с тремя детьми подросткового возраста. Другая состояла из пяти человек: муж с женой, мать жены, Ривка, и две маленькие девочки, одна двухмесячная, другой исполнилось два годика. Муж Эрны тоже прикатил на машине, и вот в такой многочисленной разношерстной компании мы  и провели Шабат.

 

Окончив приготовления к ночлегу, мы отправились осматривать ферму.

Эрна рассказала, что Габи пыталась перетащить всех щенков поближе к Шхори, так как место у входа показалось ей  слишком беспокойным для малышей, но была водворена на прежнее место и посажена на цепь. Шхори пытался за ней приударить, но Габи не допустила кровосмешения.

Шхори, то есть, Черненький (практически мой однофамилец), брат Габи, привязан на другом конце фермы, в скалах, скучает там в одиночестве, еще не расстался с детством, любит поиграть, поноситься взад-вперед, насколько позволяет цепь, броситься на грудь. Беньямин не поощряет его, не желая пачкать одежду. Танюша на этот раз тоже не откликнулась на его призыв, и он обиженно, с упреком залаял.

Эрна отпустила третью собаку на расположенную рядом военную базу, откуда она когда-то и прибежала и оставалась некоторое время нести службу по охране фермы, как Шхори и Габи.

Голубей, пестрых, беленьких, в пушистых «штанишках», стало гораздо больше.

— Размножаются, — объяснила мне дочь.

Ослики похудели. Белая шерсть моей любимой ослицы слегка потемнела. Вместе с ними разгуливали два коричневых красавца петуха, кур не было видно. Может быть, они находились в одном загоне с козами.

По всей территории, громко гогоча, свободно разгуливали три гуся, самочка в сопровождении двух кавалеров. По-видимому, они чувствовали себя хозяевами, потому что, завидев кого-нибудь из людей, немедленно вытягивали свои длинные шеи, решительно наступали на пришельца, осмелившегося нарушить границы их владений, и норовили ущипнуть его за ногу. Танюша обосновала их агрессивное поведение временем года и показала нам с Беньямином, как нужно их отгонять: замахнулась на них ногой. Эрна возразила, что надо просто остановиться перед ними, погрозить им пальцем и сказать «ло, ло, ло!» (нет, нет, нет!). Мы с Беньямином сразу вооружились на всякий случай хворостинами и ходили с ними постоянно, когда не забывали их прихватить. Танюша, уверившаяся в том, что все животные на ферме беспрекословно слушаются ее, при очередной встрече с агрессорами, когда муж молился в синагоге, а мы в ожидании его прогуливались, решила воспользоваться инструкцией Эрны и строго прикрикнула на них «ло, ло, ло!» Двое гусей нерешительно остановились, но третий гусак продолжал наступать и уже нацелился на ногу. Неожиданно он слегка запутался в Танюшиной юбке, а тут и я подоспела, отважно размахивая хворостиной, чем обратила его в бегство.

— Мама, ты спасла меня, — воскликнула несколько растерявшаяся от нахальства птицы Танюша.

Глядя на этих гусей, я, наконец, поняла, какие гуси-лебеди из русской сказки унесли братика Аленушки к бабе Яге, потому что раньше я считала их вполне миролюбивыми птицами. 

У одного из гусей было сломано крыло, и теперь он ходит с вытянутым крылом и сложить его не может.

 

С наступлением субботы женская половина компании зажигает свечи. В синагоге мужчины начинают вечернюю молитву. Постепенно женщины присоединяются к ним. Беньямин, по просьбе жены, захватил для меня сидур и тору с параллельным русским текстом. После молитвы женщины быстро накрывают длинный стол скатертью, расставляют тарелки с разными салатами, в том числе из фенхеля (шумар на иврите). Все усаживаются, по очереди называют свои имена. Йосеф произносит кидуш, и далее все идет по заведенному порядку. Под салфеткой – халы, собственноручно приготовленные двумя женщинами. Есть, конечно, и магазинный хлеб. Еда, в большинстве своем, из кейтеринга, но суп сварен Эрной. Он наваристый, густой, что мне нравится, но овощи, особенно зелень, нарезаны слишком крупно. Танюша защищает хозяйку:

— Посмотри, какая большая кастрюля! Если бы Эрна резала мелко, ей бы пришлось трудиться до исхода субботы.  

Я соглашаюсь с приведенным аргументом. На горячее у нас на столе рыба в томате, горошек и стручковая фасоль – все из кейтеринга, но довольно вкусное. Эрна рассказывает, что я три недели назад приехала в Израиль насовсем. Все удивляются моему ивриту, хлопают в ладоши, произнося хором непременное «мазаль тов!» Одна из девушек, Михаль, сидящая за столом напротив меня, берет надо мной шефство, предлагает разные блюда, наливает и приносит чай. Танюша тоже не обходит меня вниманием и ухаживает за мной с другой стороны.

Очень много поют. Я не знаю ни одной субботней песни, Беньямин раскачивается в такт мелодии, некоторые песни они с Танюшей тихонько подпевают. У Йосефа приятный баритон, Ривка тоже красиво поет. Омер знает все песни на память. Он темпераментный, веселый парень. Во время молитвы он почти все время пританцовывал. Кажется, он не в состоянии ходить нормально, приплясывает, подпрыгивает на ходу, как Шхори, постоянно шутит и сам же смеется над своими шутками. 

Двухлетняя девчушка сидит на коленях у своего поющего папы с пустышкой во рту. Время от времени он спрашивает дочку, что она хочет из еды. Разговаривает она еще совсем мало да к тому же пустышка во рту мешает. Она показывает пальчиком, что ей дать, но почти ничего не ест. Ее двухмесячная сестричка перекочевывает с колен матери, на колени Эрны, бабушки Ривки. Михаль тоже не прочь повозиться с малышкой. Когда девочка заплакала, мама уложила ее в коляску и увезла в дом. Муж заботливо наполнил едой для супруги алюминиевую форму, чтобы она могла потом спокойно поесть.

 

Эрна предупредила всю честную компанию, что после трапезы желающие отправятся с ней на ночную прогулку в пустыню. Мы трое, естественно, возжелали. Танюша посоветовала мне надеть очки, взяла меня за руку, потому что и в очках я видела не намного больше. Фонарей в пустыне не поставили, и вся надежда была на луну, которая кокетливо выглядывала из-за легких облаков. Не все приняли участие в экскурсии, но человек тринадцать-четырнадцать набралось. Эрна, словно горная козочка, легко перескакивала с холма на холм, грациозно спускалась с одних возвышенностей и поднималась на другие. Далеко вокруг, словно светлячки, мигали многочисленные огоньки. Эрна сказала, что за рекой Иордан сверкают огни Иордании. Внизу город Иерихон, правее поселение Мицпе Иерихо, где мы праздновали свадьбу Танюши и Беньямина. Еще правее на ближнем плане огни монастыря, кибуца, подальше – Римоним. На одном из склонов она предложила всем лечь на спину и прислушаться к пустыне. Все легли, кроме нашей троицы. «А вот Оля легла бы», — подумала я. Мы слушали пустыню стоя. Царившую вокруг тишину нарушали только смех и крики подростков, брата и сестры. Раздосадованная Эрна попросила их покинуть наше общество, и они без сожаления самостоятельно вернулись на ферму.  Затем Эрна легко спорхнула с очень крутого склона вниз, в вади. Я наотрез отказалась спускаться следом, ребята остались со мной – они ведь уже давно облазили все окрестности в Бейт-Хогле. Мы дождались возвращения ночных скалолазов после другого предложенного Эрной упражнения в вади, возле пальмы с несколькими стволами, которую Танюша обещала показать мне при дневном свете. 

Ни у кого из нас троих в комнате света не было, поэтому мы, не расстраиваясь особо, улеглись спать в половине одиннадцатого.

Ночью я множество раз просыпалась из-за петухов, которые кукарекали без всякой системы почти всю ночь. Иногда, может, во сне, к ним присоединялись гуси. Временами собаки Эрны перекликались с друзьями на военной базе. Правда, я снова засыпала, убаюкиваемая  равномерным постукиванием дождевых струй по крыше дома.  Утром к петухам и гусям присоединились громко воркующие голуби, так что в шесть часов, окончательно и безнадежно проснувшись, я еще немного понежилась под теплым одеялом, пока не заставила себя приступить к зарядке. Умывшись, я немного почитала и вышла осмотреться. Я знала, что Беньямин пойдет в синагогу, а Танюша будет отсыпаться, поэтому не стала к ним заходить, просто обошла территорию и по дороге наткнулась на Ривку. Она спросила, не хочу ли я выпить кофе, проводила меня в синагогу, и мы, стараясь не отвлекать молившихся мужчин, быстренько наполнили разовые стаканчики и двинулись в сторону Зеленого дома, где располагалось ее семейство. Ривка угостила меня испеченным ею пирогом и, по моей просьбе, поделилась рецептом его приготовления. Так как он не сложен, привожу его здесь:

2 стакана овсяных хлопьев,

2 стакана цельной муки, 

1 стакан растительного масла,

1 стакан сахара, 2-3 ст. ложки меда,

1 чайн. л. соды + 1 чайн. л. разрыхлителя (я думаю, одну из них можно убрать),

2 яйца и изюм.

Все компоненты смешать и полученное тесто выпекать в духовке.

Получилось вкусно. 

Ривка расспросила меня, как я приживаюсь в Израиле, и рассказала, что приехала из США тридцать шесть лет назад и работает в иерусалимской гимназии учительницей английского языка. Призналась, что работать с израильскими детьми нелегко.

Потом я продолжила прогулку и увидела сидящую на стуле, подставив лицо в темных очках лучам утреннего солнца, Михаль. С ней мы тоже разговорились. Она рассказала, что родилась в Израиле, раньше ее звали Лиза.

— Лиза? – удивилась я. – Откуда же приехали Ваши родители? – и ожидала услышать, что из какой-нибудь восточно-европейской страны или даже из Советского Союза. Однако оказалось, что папа из Ирака, а мама из Алжира.

— А откуда же тогда такое имя?

— Все думают, что мы из Италии или России. Просто папа искусствовед, помешан на  живописи, и родители решили назвать меня в честь Моны Лизы Леонардо.

В семье Лизы-Михаль еще две сестры и два брата, но только она одна стала религиозной. Родители соблюдают традиции. Сестры и братья разъехались по всему свету, а она живет, как и родители, в Иерусалиме.

Мы вместе полюбовались розовыми в утреннем солнечном свете и фиолетовыми с затененной стороны горами, от которых невозможно было отвести глаза, и я пошла дальше.

До того, как Танюша встала, я еще успела вдоволь начитаться. После молитвы началась вторая трапеза с такими же салатами, прибавился только вкусный салат с какими-то не знакомыми мне злаками, рыбу сменила курица, а в качестве гарнира выступили рис, чечевица и жареный картофель. Трапеза продолжалась долго и снова сопровождалась песнями. 

Эрна объявила, что в два часа будут проводиться занятия для мужчин и урок для женщин. Наша троица отправилась в горы. При дневном свете путешествовать по склонам было гораздо легче. Горы на срезах расчерчены причудливыми линиями и не похожи одна на другую. Одни заканчиваются острыми вершинами, другие увенчаны плоскими поверхностями, какая-то напоминает сфинкса, другая – гриб. Вернувшись на ферму в начале третьего, мы увидели беседующих друг с другом Эрну и Йосефа, поняли, что желающих заниматься в приятную солнечную погоду не нашлось, и пошутили, что они проводят урок друг с другом. Мы с Танюшей решили посидеть на солнышке и прочитать недельную главу. Речь в ней шла о том, как фараон не желал отпустить еврейский народ и был жестоко наказан за это в назидание всем будущим врагам евреев. Я подумала, что и я тоже вышла, наконец, из своего «Египта», хотя мне не так уж сильно этого хотелось, как и многим евреям во времена Исхода. Еще в недельной главе рассказывалось о том, как Моше неоднократно приходилось с помощью разнообразных чудес подогревать веру своего «жестоковыйного» народа во Всевышнего, о непрерывном сопровождении Им народа в пустыне, о небесном мане. Беньямин дремал, сидя на стуле рядом с нами. 

После третьей трапезы все начали собирать вещи и разъезжаться – кроме нас, все приехали на машинах. Первый после исхода субботы автобус должен был прийти без четверти девять. Мы зашли в дом Эрны попрощаться с хозяевами и поблагодарить их за гостеприимство. Эрна расспрашивала нас о наших делах и, узнав, что я с удовольствием перевожу с иврита на русский, предложила мне перевести текст о ферме в Бейт-Хогле на ее сайте. Я пообещала посмотреть его.

Домой я добралась около одиннадцати часов. От остановки шла под дождем.

 

 Ту-би-шват

Первый мой праздник в Израиле – Ту-би-шват, что переводится просто как пятнадцатый день в месяце шват. Вообще это Новый год деревьев, и в Израиле принято в этот день сажать деревья. Танюша с Беньямином тоже отдадут дань этой традиции в пятницу утром, а пока мы приглашены в канун праздника в гости к Даниэле в Иерусалиме. Она приехала из Франции уже давно и близкий друг семьи Беньямина. Сейчас она преподает в старших классах гимназии французский язык. Ее муж – из Южной Африки, и еще с ними живет их приемная дочь. Даниэла часто приглашает Беньямина и Танюшу на трапезу в субботу. Кроме хозяев и нас троих, присутствовали еще Мишель, сестра Даниэлы, с мужем и Наоми, молоденькая девушка, приехавшая в Израиль из Чехии и прошедшая здесь гиюр. Стол был заставлен блюдами с плодами Израиля, которые полагается есть во время этого праздника: разные изделия из пшеницы, оливки, изюм, инжир, гранат в виде варенья, финики, свежие и вяленые. Еще чернослив, курага, сушеные бананы, клюква и ананасы, несколько видов орехов и цукаты из имбиря и китайских апельсинчиков, виноградный сок и красное и белое вино. К празднику Ту-би-шват везде продаются специальные наборы фруктов и орехов в больших и маленьких, разделенных перегородками на несколько секторов коробках. И на нашем столе было штук шесть таких наборов.

Седер у сефардов отличается от того, что мы проводили в Москве. Вина они не смешивают, символизируя переход от зимы к лету, а читают с перерывами теhилим (псалмы Давида), которые пели левиты, стоя на ступенях Храма. Произносят благословение и едят в определенной последовательности, как они перечислены в Торе в отрывке о плодах, которыми благословенна земля Израиля, те из семи плодов, которые есть на столе. После каждого плода читают псалом. В конце ели все остальное без всякого регламента и беседовали на французском языке и на иврите. 

В начале одиннадцатого мы откланялись, так как мне  нужно было уезжать в Рамат-Ган. Чтобы успеть на ближайший автобус, Беньямин повел нас коротким путем, и нам пришлось перейти дорогу в неположенном месте. 

— Я думала, что Беньямин как европеец никогда не нарушает правил для пешеходов, — заметила я.

— Мама, он уже давно израильтянин, а не европеец, — возразила Танюша.

— Вообще-то французы переходят улицу, где придется, — подключился Беньямин к нашей полемике.

— Значит, как россияне, — подытожила я.

На автобус я, конечно, опоздала, и мы с Танюшей прогуливались в ожидании следующего, в то время как Беньямин разговаривал со своей мамой по телефону и отвечал на ее вопросы относительно значения некоторых слов в иврите (Джанин изучает иврит по Интернету).

— Я смотрю, ты быстро вписалась в израильскую жизнь, — сказал мне папа на следующее утро по телефону.

— Да я не вписывалась, я просто чувствую, что я дома.

— Вот-вот, и у меня с самого приезда в Израиль такое чувство, — услышала я в ответ.

У меня, как и у деревьев, Новый год, новый год моей новой жизни.