Хайфская сказка

Крутился я как-то в МММ. Не, не в том. Это не знаменитая финансовая пирамида из девяностых, в которой все не халявщики, а партнёры Лёни Голубкова. Нынче этой аббревиатурой новые израильские репатрианты называют заколдованный, да почти что бермудский, треугольник простых низкооплачиваемых работ, не требующих знания языка. И вырваться из этого треугольника в первые год-два пребывания в стране так же непросто, как и из его аналога из Атлантического океана. Удаётся это лишь единицам. МММ ‒ это по первым буквам слов “метапелет”, “мифаль” и “менаке”. Ну или по-русски ‒ “уход”, “завод”, “уборка”. Так что в русской локализации это какой-то ЗУУпарк получается. Все в том ЗУУпарке сидят, смотрят из своей клетки на вольную жизнь местных и коренных, и хотят тоже, как вольные евреи, работать головой, а не гастарбайтерами.

Ну и я тоже, конечно, хотел. Так-то я в России был учёным-вирусологом. Хорошее сочетание, в любой беседе вызывало уважительное: “Ого!” Но, как говорится, после эмиграции свои дипломы лучше засунуть чуть пониже спины, чтоб не мешали устраиваться. А я, как назло, однажды упаковал их в довольно твёрдые корочки. Никак они, дипломы эти, в отведённое место влезать не хотели. Потому хранил я их до поры снаружи. До поры, это, я думал, до переезда. Вот, мечтал, переберусь из города древнего в город современный — и всё сразу наладится, и знания мои пригодятся, и жизнь пойдёт совсем другая.

И вот, только переехав в еврейский горный Питер (так эмигрировавшие питерцы зовут Хайфу), прогуливался я вдоль Средиземного моря, лелея сказочные надежды. И вдруг, как есть, попал в сказку. Чисто по Проппу. Гляжу — стоит волшебный замок среди лазоревых волн морских. Всё при нём, как должно быть у волшебного дворца. И башенка, и окна круглые, и чайки вокруг вьются, да рыбки плещутся. И написано на нём: “Институт исследования морей и океанов”. 

Зашептал мне тогда голос внутренний: 

‒ Иди, соверши подвиг, попросись на работу. 

Но отринул я зов, ибо интроверт и мизантроп, и не знаю, как с людьми разговаривать. Особенно на иврите, если это не экзамен в ульпане. И второй раз подступил ко мне голос. Говорит: 

‒ Иди, добрый молодец, а не то так и останешься пролетарием. 

А вот это уже был существенный аргумент.

Пошёл я. Но смотрю — ремонт там, да свет не горит в светлице, да отделка что скорлупа на крашеном яичке в Песах. То есть, извините, в Пасху. В общем, облупляется отделка, да отколупывается. Закрыто, думаю, не судьба. Но тут вдруг белый кролик в чёрную нору мимо меня проскочил, разве что на часики не поглядывал. В смысле, синесумочный доставщик еды в подвальную дверь просочился. Гляжу, где стена была ‒ там врата, сами собой раздвинулись, и гонец туда вошёл. И я за ним. Так я попал в мир иной, мир подземный. А внутри-то там всё как у Бабы Яги в избушке: этажи на ветвях железных стоят словно листья растут, в щели ветер посвистывает, словно песнь напевает.

Ну что делать, коли делать нечего? Начал я по коридорам хаживать, да в те щели голову любопытную совать. За одной из них кухня обнаружилась. А на кухне ‒ дева прекрасная, явно тут хозяйка полновластная. Так я с Бабою Ягой и познакомился. Стоит она да в котле варево перемешивает. Не знаю, были ли в рецепте добры молодцы, а вот трав иноземных проводница по заморью сыпала от души. И душа её, видать, была широка будто море, что где-то за ближней стеной волнами поигрывало. Тут носом потянула ‒ видать, дух незнакомый учуяла.

‒ Здрасти, — говорю я ей по-заморски, по-басурмански, чтоб за своего сойти. ‒ А где у вас тут службу служат да работу работают?

Махнула она половником, словно на пол белого света указала, да и молвила:

‒ Иди Иакова ищи.

Ну и пошёл я по лестницам в поисках Иакова. То к одним загляну — никто на Иакова не похож. То к другим пристану — где, мол, Иаков? Нашлась уже под самыми небесами старица, что пошла вместе со мною искать. По всем закоулкам провела, по сусекам заглянула, всех встречных досмотрела — не завалялся ли у них какой Иаков по карманам? Но так и не нашла.

‒ А на что, ‒ говорит, ‒ сдался-то тебе Иаков?

Тут я ей всё, что умею, и повторил. Едва до “Ландан из зэ кэпитал…” не добрался.

‒ Так не надо тебе Иакова, — молвит старица. ‒ Нужен тебе Буки.

И пошли мы снова искать да у людей допытываться, кто Буки видел. Встретили девушку, что сидела за лабораторным столом, что мне почти как родной был.

‒ Так мол, и так, — рассказывает ей старица, ‒ ищет этот добрый молодец Буки, потому как испытать себя заданиями хочет, чтоб умушку свою богатырскую проверить, да награду за это взыскать. Только по-аглицки он не говорит.

‒ Ну как не говорю? ‒ тут же я вмешиваюсь. ‒ Как раз-таки английского-то языка я разумею.

‒ А, по-английски говорит, ‒ тут же перешла старица на иврит, ‒ но по-нашему всё-таки не очень. Ты уж помоги ему, красна девица.

Девушка кивнула ей, да и ко мне поворотилась. И со мной уже заговорила на чистом русском:

‒ Ты, мол, кто таков будешь, гость незваный, что делать умеешь, да какой грамоте обучен?

Тут уж, родную речь заслышав, всё я ей рассказал. И про себя, и про институт родной, что в России оставил, и что мы там делали, и зачем этим занимались. Она на всё это выслушала, на всё покивала, а после такие слова говорит:

‒ Это всё, что ты тут рассказываешь, хорошо. Но у нас, в Земле Обетованной, наука совсем по-другому делается. Вот у вас в институте, как было? Есть отдел, на нём есть с пару десятков сотрудников пожилых да постоянных, которые науку делают и имена в заглавия статей ставят. А при них пара-тройка студентов, которые по отделу бегают, и ко всем просятся, кому бы чем помочь, да у кого бы чему бы научиться. Верно я говорю?

‒ Верно, ‒ подтверждаю я ей, потому как она буквально, самую суть того, как всё происходит, уловила.

‒ Вот. А тут всё иначе. Тут в каждом отделе всего-то несколько начальников. Они больше знают, чем делают. А наука на плечах студентов да постдоков держится. Молодые приходят, энтузиазмом горят, исследуют, будущее творят. А потом дальше идут. И на их место новые приходят.

‒ А ты, ‒ её спрашиваю, ‒ тоже из студентов?

‒ А как же, ‒ говорит. ‒ Это раньше было, что русские учёные приезжали, да Израиль научной столицей мира делали. Теперь-то, когда он уже той столицей стал, сюда и учиться едут. А сейчас вот в израильской науке молодёжи хорошо. Всяк кто приедет тут враз прекрасно устраивается. Только язык по первости оствоит. Но ты, говорит, не переживай, тех что по-русски говорят, среди этой молодёжи тоже ой как много. По пальцам считать начнёшь, так гляди как бы одна из рук на таких, как мы с тобой не ушла.

И на меня так с сомнением смотрит. Молодой ли я, что гореть энтузиазмом ещё умеет, или уже из тех, что в пожилые и постоянные метил. Но вслух о том не спросила. 

И пошли мы с ней искать Буки. Но сразу не нашли. Два дня плутали. Терялись, снова сходились. И вот, на третий день, сказала она мне, что знает, куда мне надобно. Указала она мне путь верный, да и стал вновь подыматься. 

И встречает меня там старец. Сам не высокий, но усищи вокруг лица идут. Да в тельняшке. Ровно Кусто, случись ему родиться в Земле Обетованной. Барухом представился, ну или, коротко если, то Буки. 

‒ Стой, говорит, добрый молодец. Что ты тут ищешь, коли не терял. Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

Тут я и понял, что живым в сказочном мире говорить через пень-колоду удаётся. Отвечаю ему, бек-мек, сам слышу, что зверушкой несмышлёною блею. Как попробую слово аглицкое вспомнить, так тут же на его место ивритское вскакивает. Да мнётся, кочевряжится, никак правильно произнестись не желает.

Понял он меня, и говорит:

‒ Будь по твоему. Дам тебе работу. Будешь для меня гадов морских из единой клеточки растить. Только платить не стану. Ну, то есть, не что что б совсем не стану, но превращу тебя в студента юного. Скину тебе лет дюжину, а то и две. Но с молодого, не обессудь, каков спрос, такова и плата. Ноги не протянешь, да и ладно. Согласен? 

Не согласился я. Очень мне обидно стало в науке меньше чем на заводе получать. Так не солоно хлебавши и вернулся в обычный мир из сказочного. И даже эликсир великий, чтоб, по заветам Проппа, родных людей им порадовать-облагодетельствовать, не прихватил.  Не прошёл, видать, испытание да героем не стал. Или, может, не на свой зов откликнулся.



Однако же, в сказках это дело частое, что герой добрый молодец не сразу на зов к приключениям откликается. И понял я что не окончательно из сказки выпал, когда сыскались в моей истории волшебные помощники. Министерство абсорбции в науке. Правильно, говорят, что не отправился ты моря да океаны исследовать. Испытание это было. Вытерпеть его надо было, да переждать. А мы тебе иное занятие найдём, да не простое, а золотое. Денежное, то есть. Да только не сразу. Надо ещё потерпеть, потому как скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Всех обзвонить надо, всем рассказать про тебя, удаль твою научную расписать. А ты пока обожди, полежи на печи, да резюме своё вот этим людям разошли. 

Так с той поры и повелось. Дни ко дням липли, недели проходили, а за ними уж и месяцы миновать начали. Никак новая сказка не желала начинаться. Да и до сих пор не желает. Никак не попасть мне в новую сказку.